– Пожалуй, могло быть и лучше, – с тревогой произнес Оливер. Он сел в кровати и пощупал место под глазами, проверяя пазухи носа. – О нет. Я чувствую себя хорошо! Нужно было пойти на работу. – Беря больничный лист, бедняга с постоянной одержимостью отслеживал состояние своего здоровья – не дай бог, напрасно взял больничный. – Или я мог бы помочь тебе у матери. – Он спустил ноги на пол.

– Тебе нужно отдохнуть еще один день. И пока ты болен, незачем тебе ездить к моей маме.

– На самом деле у меня немного кружится голова, – с облегчением произнес Оливер. – Да, я сейчас явно испытываю головокружение. И я не мог бы провести совещание по аудиту. Никоим образом.

– Ты не можешь проводить совещание по аудиту. Ложись. Сейчас приготовлю тебе чай и тост, а потом поеду.

– Ты замечательная.

Он всегда так трогательно благодарил, когда о нем заботились во время болезни. В десять лет он сам вызывал себе врача. Неудивительно, что он был ипохондриком. И с Эрикой не так уж возились во время ее болезни, хотя мать у нее была сиделкой. Во всяком случае, не при насморке (никакого куриного супа на подносе, который обычно Пэм приносила Клементине), хотя несколько раз в жизни, когда Эрика сильно болела, мать очень хорошо за ней ухаживала, словно наконец почувствовала к ней интерес.

– Мне показалось, ты говорила с кем-то по телефону, – сказал Оливер, когда она уже собиралась выйти из комнаты.

– С Клементиной.

Эрика колебалась. Не хотела говорить ему, что подруга согласилась. Не хотела видеть, как он рывком поднимется, как порозовеют у него щеки.

Оливер не открывал глаз:

– Новости есть?

– Нет. Пока нет.

Ей просто надо было подумать об этом. Сегодня у нее должна состояться внеплановая встреча с психологом. Может быть, удастся что-то прояснить. Так много нужно обсудить! Наверное, стоит составить план. От этого она не будет выглядеть как человек с повышенной тревожностью. Правда, Эрика не особо на этом зацикливалась.

Приготавливая Оливеру чай и тост, она вспомнила о том первом разе, когда их семейный врач сказала им, что нельзя рассчитывать на яйцеклетки Эрики.

– Мы можем заплатить женщине, которая станет донором, – сказала тогда Эрика.

Ей уже было все равно. Она почти чувствовала облегчение, поскольку теперь могла забыть о своем тайном страхе передать ребенку собственные различные генетические изъяны. Она не испытывала удовольствия, представляя себе ребенка с ее глазами, волосами или личностными особенностями. Кому бы понравились ее тонкие безжизненные волосы? Или тощие ноги с вывернутыми внутрь коленями? А что, если ребенок будет страдать патологическим накопительством? Прекрасно, что ребенок не будет биологически с ней связан. Она почти моментально перестроилась и была готова идти дальше.

Искренне переживал только Оливер. Это было странно. Трогательно, но сбивало с толку. Она знала, что он ее любит. Это был один из самых чудесных в ее жизни сюрпризов. Но на самом деле хотеть ребенка, который похож на Эрику, ведет себя, как Эрика, обладает ее физическими и психическими особенностями? Полно! Это уже чересчур.

Как бы то ни было, деньги у них есть. Они могут заплатить за донорские яйцеклетки. Они наконец это сделают, раз и навсегда.

Но видимо, не так все было просто.

– К сожалению, нет, – сказала женщина-врач. – Здесь у вас это незаконно. – (Врач была из Америки.) – Вам разрешается компенсировать донору потраченное время и медицинские расходы, и это все. Это не так, как у меня дома, где молодые студентки за деньги становятся донорами яйцеклеток. Так что в Австралии по-настоящему не хватает доноров яйцеклеток. – Она с покорной печалью взглянула на них. Очевидно, подобные разговоры она вела и прежде. – Вам надо искать донора-альтруиста. Есть женщины, готовые стать донорами для незнакомых людей, но их трудно найти. Самый простой вариант, который я предложила бы вам рассмотреть первым, – это выбрать хорошую подругу или родственницу, готовую вам помочь.

– О, это хорошо. Во всяком случае, мы предпочли бы не пользоваться яйцеклетками незнакомого человека, – поспешно проговорил Оливер.

А Эрика подумала: «Разве? Почему бы и нет?»

– Мы не хотим просто создавать ребенка из запасных частей, – добавил он.

При этих словах Оливера лицо женщины-врача приобрело сухое официальное выражение. В конце концов, это было ее ремесло – создание детей.

– Мы хотим, чтобы этот ребенок пришел из обиталища любви, – с трепетом произнес Оливер, и Эрика покраснела.

О чем, черт возьми, он говорит? В присутствии своего врача по ЭКО она спокойно говорила об овуляции, менструации и фолликулах, но не о любви. Это очень личное.

Именно Оливер предложил Клементину, в машине по дороге домой, и Эрика сразу же инстинктивно воспротивилась. Нет! Ни за что! Клементина боится иголок. Клементина очень занята, пытаясь сбалансировать семью и карьеру. Эрика не любила просить Клементину об одолжении, она предпочитала сама делать ей одолжения.

Но потом она подумала о Холли и Руби, и ее вдруг охватило самое необычное желание. Собственная Холли или Руби. Неожиданно абстрактная идея, к которой она так долго шла, начала воплощаться в реальность. Красивые голубые кошачьи глазки Руби в сочетании с темными волосами Оливера. Пухлые розовые губы Холли в сочетании с носом Оливера. Впервые с тех пор, как начала заниматься ЭКО, она отчаянно захотела ребенка. Такого ребенка. Она хотела его так же сильно, как Оливер. Казалось, она хочет ребенка Клементины гораздо сильнее, чем когда-либо хотела собственного.

Закипел чайник, и она вспомнила, как шла по пружинящему мягкому ковру коридора в доме Тиффани и Вида. Ей казалось, она заключена в какую-то странную оболочку, где все было немного нереальным, и только отчетливо раздавался голос Клементины: «Это мысль мне… почти отвратительна. О господи, я не это имею в виду, просто мне не хочется этого делать».

Почему она так ясно помнит эту часть вечера? Лучше было бы, если бы эти слова Клементины стерлись из ее памяти, но ее воспоминания об этой части вечера были удивительно четкими, словно таблетка в сочетании с бокалом шампанского вызвали химическую реакцию, которая сначала обострила ее память, а потом притупила.

Вспомнились слова Клементины: «Что, если он будет похож на Холли или Руби?»

Даже по прошествии всех этих недель лицо Эрики запылало. Клементина презрительным тоном выболтала секрет Эрики, ее сокровенные надежды.

Она вспомнила, как вошла в ту комнату и увидела испуганное лицо Клементины. Та была явно напугана тем, что Эрика все услышала.

Она припомнила, как несла Руби на бедре вниз по лестнице, а в крови закипали ярость и боль. Ярость и боль за Оливера, который в своей наивности полагал, что если они попросят Клементину стать донором яйцеклеток, то их малыш придет из «обиталища любви». Любви! Какая ирония!

Они вышли на тот нелепый задний двор, и Тиффани предложила ей вина, того очень хорошего вина, и она быстро выпила бокал. Каждый раз, глядя на смеющуюся, болтающую Клементину, Эрика в душе кричала: «Оставь себе эти проклятые яйцеклетки!»