– Кто идет? – спросил часовой в третий раз.

– Русские, – ответил лейтенант Бирюлев и крикнул «Ура!».

– Вперед, ребята, в штыки! – крикнули офицеры, бывшие с охотниками, и наши с размаху врезались в ложементы. Неприятель, оставив на месте восемнадцать тел, отступил в свои траншеи. Наши бросились за ним, и пошла потеха. Из первой траншеи, по пятам французов, охотники пробрались во вторую, и только слышно было, как скрещивались штыки да ломались приклады…

Пока в траншеях длился бой, ложементы были приспособлены для действия против неприятеля. Цель вылазки достигнута, и потому нашим приказано отступить из траншей и занять ложементы. При отступлении французы насели на охотников и вместе с ними ворвались в ложементы, тогда наши снова рванулись вперед и прогнали их в траншеи. В это время лейтенант Бирюлев подвергся опасности быть убитым: несколько человек неприятельских стрелков прицелились в него на самом близком расстоянии. Заметив это, матрос Шевченко, бывший ординарцем у Бирюлева и постоянный спутник его на всех вылазках, перекрестился, кинулся вперед и заслонил начальника своей грудью. Пораженный несколькими пулями, он упал, не сказав ни слова. Лейтенант Бирюлев бросился к Шевченко, но он был мертв.

– Не время теперь, ваше благородие, останавливаться, – сказал лейтенанту матрос Болотников. – Наши молодцы в третью траншею прочесались, как бы беды не вышло.

Бирюлев бросился вперед и приказал отступить. Охотники отступили в порядке; французы преследовали. Для отражения их наши несколько раз переходили в наступление и с криком «Ура!» снова врывались в траншеи, заваленные неприятельскими телами. Видя, однако же, что к неприятелю подошли подкрепления, лейтенант Бирюлев решился прекратить схватку и приказал отступить к городу. Охотники стали уже спускаться с горы, как к Бирюлеву подошел один из пехотных унтер-офицеров.

– Неладно, ваше благородие, – сказал он, – кажись, кто-то из наших остался в неприятельской траншее, слышно, по-нашему ругается, выручить следует!

– Разумеется, следует, – отвечал Бирюлев.

Бросившись в шестой раз в траншею, охотники выручили своего и отступили к 3-му бастиону, захватив в плен двух офицеров и 7 человек нижних чинов. Наша потеря состояла в этот день из одного убитого офицера, прапорщика Кондратьева и нижних чинов 3 убитых и 34 раненых. В числе убитых стояло и славное имя матроса Шевченко. Рассказ о его подвиге и самоотвержении быстро облетел по севастопольскому гарнизону, и имя его осталось навсегда памятным русскому народу.

«Товарищи! – писал главнокомандующий князь Меншиков в приказе по войскам. – Каждый день вы являете себя истинно храбрыми и стойкими русскими воинами; каждый день поступки ваши заслуживают и полного уважения, и удивления; говорить о каждом отдельно было бы невозможно, но есть доблести, которые должны навсегда остаться в памяти нашей, и с этой целью и объявляю вам:

30-го флотского экипажа матрос Игнатий Шевченко, находившийся во всех вылазках около лейтенанта Бирюлева, явил особенный пример храбрости и самоотвержения в вылазке, бывшей на 20 января. Когда молодцы наши штыками вытеснили уже неприятеля из траншей, пятнадцать человек французов, отступая, прицелились в лейтенанта Бирюлева и его спутников; Шевченко первый заметил, какой опасности подвергается его начальник, перекрестясь, кинулся к нему, заслонил его и молодецкой своей грудью принял пулю, которая неминуемо должна была поразить лейтенанта Бирюлева. Шевченко упал на месте, как истинно храбрый воин, как праведник.

Сделав распоряжение об отыскании его семейства, которое имеет все право воспользоваться щедротами Всемилостивейшего Государя нашего, я спешу, мои любезные товарищи, сообщить вам об этом, поздравить вас, что вы имели в рядах своих товарища, которым должны вполне гордиться».

Вылазки, устройство ложементов и подземные работы впереди 4-го бастиона остановили работы союзников.

Напрасно неприятель истощал на земле и под землей все средства осады и все усилия ума человеческого. Все его труды уничтожались неутомимой деятельностью нашего славного инженера штабс-капитана Мельникова, недаром прозванного обер-кротом Севастополя. День и ночь сидел Мельников под землей, жил в духоте, сырости, без сна, но зорко следил, чутко прислушивался к подземных работам неприятеля. Как только неприятель своей подземной галереей приближался к 4-му бастиону, Мельников спускался ниже, подкапывался под неприятеля и взрывал его на воздух.

Долго боролись оба противника, наконец союзники должны были сознаться, что не перехитрить им нашего крота, не пересилить его неусыпной деятельности.

Огромные затруднения в приближении к 4-му бастиону заставили союзников предпринять новую атаку против Малахова кургана. Местность от Малахова кургана шла к стороне неприятеля, понижаясь до небольшого изволока, от которого опять, возвышаясь, заканчивалась небольшим пригорком, или курганом. Французы думали занять этот курган, построить на нем свои батареи и при содействии их вести свою осаду и подступы на Малахов курган.

Предвидя такое намерение неприятеля, заведовавший всеми укреплениями инженер-полковник Тотлебен составил смелый и решительный план, небывалый в летописях прежде бывших осад. Обороняющийся стал действовать наступательно. Мы положили предупредить неприятеля, занять пригорок и близлежавшие около него высоты и тем отдалить работы союзников от Малахова кургана.

Для исполнения этого важного предприятия избрана была ночь с 9 на 10 февраля. Для постройки укрепления был назначен Волынский полк и три батальона Селенгинского полка. При батальонах Селенгинского полка находился лихой командир их полка полковник Сабашинский.

Общее начальство над отрядом было вверено начальнику 1-й бригады 16-й пехотной дивизии генерал-майору Александру Петровичу Хрущеву, человеку испытанной храбрости и хладнокровной распорядительности. Александр Петрович давно выказал свои блестящие военные дарования и был всегда там, где труднее и опаснее. Человек до чрезвычайности скромный, он никогда не напрашивался ни на какой подвиг, но зато, как бы трудно и опасно ни было назначение, он никогда от него не отказывался.

– Я приму на себя исполнить то или другое предположение, – говорил в таких случаях Александр Петрович, – только позвольте мне познакомиться с местностью, дайте оглядеться и сообразиться с обстоятельствами.

Эта необыкновенная скромность и добросовестность, привычка обсудить предприятие со всех сторон доставили Александру Петровичу ту скромную, но завидную репутацию, с которой он вышел из Севастополя. Про генерала Хрущева говорили немного: говорили, что, командуя много раз отдельными отрядами и в самых трудных случаях, он не проиграл ни одного сражения с неприятелем, а, напротив того, всегда выходил победителем.

Этот высоколестный отзыв вполне соответствовал заслугам и достоинствам Александра Петровича. Краткость характеристики генерала вполне соответствовала той скромности и молчаливости, которые всегда сохранял А. П. Хрущев относительно своих заслуг и своей деятельности.

Александр Петрович никогда не говорил, а все знали, что при отступлении армии после альмского сражения он один со своим полком прикрывал ее отступление, шел сзади всех и был всегда готов принять на себя врага, если бы он стал преследовать нашу армию. Всем известно было, что с переходом союзников на Южную сторону Севастополя Хрущев следил за ними и произвел осмотр правого берега реки Черной; что в течение трех месяцев, с октября по январь, он просидел со своим полком на 4-м бастионе – месте, наиболее опасном в Севастополе; что он пробыл там в такое время, когда на небольшую площадку бастиона в одну ночь падало до 700 неприятельских бомб.