Патрон этого славного места настолько громоздкий и жирный, что с неимоверным трудом влезает в дверной проем. Внешне он напоминает типичного криминального авторитета из фильмов про лихие девяностые. После долгого сканирования наших документов пограничники решают депортировать нас с территории Никарагуа за неуважение к офицеру. Даже показывают некий официальный документ с офицерским уставом на испанском. Но как только мы достаем телефоны, чтобы перевести написанное, начальник заставы начинает пускать морскую пену изо рта и размахивать руками, расплескивая по комнате протуберанцы жира, словно бурлящее сальное солнце.

После депортации решаем так просто не сдаваться. Граница между двумя странами проходит по неширокой загаженной реке. На мелководье местные женщины стирают белье. Мы спускаемся к воде и протискиваемся между домохозяйками. Всем присутствующим становится ясно, что мы не бумажные кораблики пришли сюда запускать.

Под пристальным женским вниманием ныряем в кусты на другом берегу реки и мелкими партизанскими перебежками от дерева к дереву обходим пограничный пункт. Неудача постигает нас в самый последний момент – совершенно случайно мы практически врезаемся в молодого пограничника, который отправился в деревню прикупить пару банок кока-колы.

Наша диверсия терпит сокрушительное поражение – на горизонте из облака пыли появляется пикап, из которого торчат рожи наших недавних знакомых. Безразмерный начальник границы даже не предпринимает попыток вылезти из кабины, чтобы не выглядеть неуклюже, – прямо из окна он начинает истерично реветь о том, что мы сейчас отправимся в тюрьму за нелегальное пересечение государственной границы Никарагуа.

Нас сажают на заднее сиденье пикапа, отбирают документы и отвозят обратно на погранпост. Через час заточения в душном чреве автомобиля начальник перехода, покрытый зыбкими подвижными волнами, словно гигантское живое заливное, вручает нам протоколы задержания и вместо тюрьмы приказывает отвезти нас обратно на пограничный пост Гондураса. Тамошние более лояльные и спокойные работники границы подтверждают, что за въезд в Никарагуа действительно нужно платить двенадцать баксов.

На следующий день мы добираемся до следующего въездного пункта, платим установленный законом пограничный сбор и наконец попадаем в новый неприступный уголок планеты.

Нелепая вышла история.

Прохладный вечер. Легкий ветерок. Отраженные белой стеной потоки вечернего света окутывают придорожные деревья золотистой паутиной. Все магазины в городе уже закрыты. Людей на улицах почти нет. Я сижу на пластиковом стуле на террасе второго этажа одной захудалой гостиницы. В номере душно и воняет краской, поэтому я зависаю здесь – у сонного города на виду. На майку садится ночной мотылек. Я пишу этот текст, а он тщательно маскирует свой желтый на моем зеленом.

Все вокруг безвкусно обмотано колючей проволокой. Вся страна упакована в нее от границы до границы. Здешние люди наглухо забаррикадировались в себе. С ними трудно завести разговор. Они не верят моей открытости и долго сопротивляются улыбке, но почти все сдаются, когда я хлопаю их по плечу или просто касаюсь рукой.

Иногда я устаю разматывать их кольчуги и сам прячусь за щит. Это самое опасное в путешествии – когда вы оба окопались и на всякий случай наточили ножи. Такой настрой приходит в жару или голод, поэтому я пью ледяной лимонад и жую бальядас.

Внезапно я начинаю чувствовать ритм. Он все отчетливее проступает во всем. У дороги есть ритм, у бездомной собаки есть ритм, у меня тоже есть свой ритм. Он становится настолько очевидным, что я больше не могу сопротивляться этой метафизике. Я доверяю всему вокруг и чувствую доверие всего к себе. Мы прислушиваемся к ритмам друг друга и играем музыку. И я понимаю, как это – быть дорогой или собакой. Как быть человеком напротив. Как продавать тамалес на перекрестке возле облупившейся глиняной гостиницы. Как выкладывать буквы на типографском станке в каморке рядом со входом в костел. Будто я есть везде или был всем когда-то.

Но все это становится выразительным и доступным только тогда, когда я перестаю разговаривать внутри себя. Когда переживания перестают обретать форму в словах и мыслях. Когда чувство остается просто чувством. Имена стираются, за ними рушатся контуры названного, и некогда разграниченное сливается воедино.

Наши американские визы закончатся через два дня, поэтому коста-риканские пограничники выдают нам только транзитки. Мы прокладываем по Google Maps кратчайшую дорогу через страну и выходим на трассу. Нам везет – скоро нас подбирает дальнобойщик, который тянет набитый туалетной бумагой прицеп в какой-то панамский городок.

Мы медленно пробираемся по Коста-Рике через залитые апельсиновым солнцем луга с редкими размашистыми деревьями. Под ними, точно по правилам композиции, расставлены белоснежные коровы и стайки стриженых овец – просто библейские пейзажи какие-то.

Нашего водителя зовут Хуан. Полный, небритый, добродушный сальвадорский мужик – он в какой-то несвойственной этому региону буддистской манере медленно волочит свой кусок железа куда-то на юг. Оля дремлет на полке в заднике кабины. Я шире приоткрываю скрипучее окно древнего американского тягача и высовываюсь наружу. За бортом душно, собирается дождь.

Два последних месяца я чувствую себя луговым кроликом. Жизнь травоядного постоянно связана с серьезными стрессами. Каждый встречный норовит снять с тебя твой беленький пушистый полушубок своим острым карманным ножичком. Всякий посягает на твою безобидность, и ты вынужден быть готовым к разборкам, дракам или бегству в режиме 24/7. Опасность подстерегает тебя за каждым углом.

Вот идет по обочине дед в широченной шляпе с мачете наперевес. И вроде бы хочется ему улыбнуться, но ты на всякий случай стараешься не встречаться с ним взглядом – еще рубанет своей саблей с плеча, хер его знает. Каждый второй водитель прячет ствол под сиденьем или в дверном кармане, и уж точно каждый первый хранит в салоне заточенный кусок стали. На постоянный контроль ситуации здесь уходит крайне много сил, и попросту не остается энергии на подвиги.

Ко всему прочему, путешествие по Коста-Рике выходит очень накладным. На крыше больше ночью не перегасишься – чтобы попасть туда, придется пересечь три оборонительные линии колючей проволоки. В поле тоже особо не покемаришь – от вида беззащитной палатки местные налетчики наверняка пустят слезу умиления. Остаются самые убогие гостиницы и притоны, которые все равно встают в копеечку.

Центральная Америка пропитана духом полного недоверия.

Вечером добираемся до объездной дороги города Пунтаренас. Хуан загоняет фуру на стоянку, а мы с Олей отчаливаем искать какой-нибудь отель в округе. Правда, единственное, что мы находим в достатке, – это двухметровые стены вокруг частных домов. Немногочисленные ночные прохожие смотрят на нас круглыми от удивления глазами. Каждый убеждает залетных грингос, что это очень опасное место, что неплохо было бы как можно скорее куда-нибудь залечь. Но прятаться попросту некуда, и мы возвращаемся на стоянку к нашему дальнобойшику.