В течение часа они с Люком перебрасывались шутками, и всеэто время Кизия внимательно за ними наблюдала. Алехандро был полнойпротивоположностью Люку, но очень любил его и знал, что тот считает его ближайшимдругом. Они встретились давно, в Лос-Анджелесе.

— Давно ли вы живете в Нью-Йорке? — Это был первыйвопрос, который она задала Алехандро с момента встречи. Он угощал ее чаем, невыдержав словесного поединка с Люком. Они не виделись год, и им было чторассказать друг другу.

— Я здесь уже три года, Кизия.

— Мне кажется, это более чем достаточно, —вмешался Люк. — Как долго ты, дурачок, собираешься копаться в этоймусорной куче? Когда же ты поумнеешь и подашься домой? Почему бы тебе не вернутьсяв Лос-Анджелес?

— Потому что здесь я занимаюсь делом. Единственнаяпроблема в том, что дети, которых мы лечим, амбулаторные, а не стационарныебольные. Эх, если бы у нас были возможности, мы бы давным-давно завершили этужалкую операцию, — проговорил он с горящими глазами.

— Вы лечите детей-наркоманов? — поинтересоваласьКизия.

Конечно, он мог рассказать многое. Он ей нравился. Алехандробыл из тех, кого хочется обнять. А ведь они только что встретились.

— Да, наркотики и преступления. Это всегда взаимосвязано. —Он моментально ожил, начав рассказывать о своей работе: диаграммы и схемы,планы на будущее… — Но главная проблема — недостаток контроля — так и остаетсянерешенной. Все начинается снова, едва дети возвращаются на ночные улицы, в разбитыесемьи, где их матери занимаются любовью в единственной на всю квартиру кровати,где отец избивает жену, братья колются наркотиками, а сестры промышляютпроституцией. Проблема в том, как вытащить их из этого болота. Изменить всю ихжизнь. Мы знаем, как, но здесь это сделать непросто. — Он горестно показална облупившиеся стены. Дом действительно был в ужасающем состоянии.

— И все-таки ты одержимый, — сказал Люк, нескрывая, что ему нравится решительность друга и то, как он действует. Алехандроизбивали, грабили, пинали, смеялись над ним, игнорировали. Но сломить неудавалось никому. Он был верен своей мечте. Как и Люк.

— Ты считаешь себя умнее? Ты хочешь добиться отменытюрем? Hombre (Приятель (исп.)), это утопия. — Он закатил глаза и пожалплечами, выражая этим свое сочувствие.

Кизия слушала их с удивлением. С ней Алехандро говорил напрекрасном английском языке, с Люком — на каком-то уличном жаргоне. Манерном,древнем, шуточном, тюремном — она не могла сказать точно.

— Хорошо, красавчик, посмотрим. Через тридцать лет ни вэтом штате, ни в каком другом не будет ни одной действующей тюрьмы.

В ответе она уловила «loco» и «cabeza» («Псих» и «голова»(исп.).), после чего Люк сделал довольно выразительный жест пальцем правойруки.

— Пожалуйста, Люк, с нами женщина. — Сказано этобыло проформы ради, ибо Алехандро принял ее как свою. Он шутил с ней почти какс Люком.

— А вы, Кизия? Что вы делаете? — спросил он, глядяна нее широко раскрытыми глазами.

— Пишу.

— И довольно хорошо, — добавил Люк. Кизия шутливотолкнула его.

— Подожди до публикации, а потом оценивай. В любомслучае ты преувеличиваешь.

Все трое рассмеялись, каждый по-своему. Алехандро былдоволен другом. Он сразу понял, что это не мимолетное увлечение, не знакомствона одну ночь. Впервые он видел Люка с женщиной. Женщины были у него тогда,когда он хотел их. Но эта — нечто особенное. Она отличалась от других. Онипринадлежали к разным мирам. Интеллигентна, умна, у нее свой стиль. Высшийкласс! Интересно, где Люк сподобился подцепить ее?

— Хочешь пообедать с нами? — Люк закурил сигару ипредложил одну другу. Алехандро охотно взял и, прикурив, удивился:

— Кубинская?

Люк кивнул. Кизия улыбнулась.

Алехандро присвистнул — леди хорошо снабжается. Люк намгновение почувствовал гордость. У него есть женщина, а у нее — то, чего нет удругих: кубинские сигары, например.

— Ну, так как насчет обеда, Великий Эл?

— Лукас, не могу. Мне бы очень хотелось, но… — Онпоказал на кучу бумаг на столе. — А в семь часов мы собираем родителейнекоторых наших пациентов.

— Групповая терапия? Алехандро кивнул.

— Помощь родителям. Иногда полезна.

Неожиданно Кизия подумала, что Алехандро гасит пожар водойиз наперстка… Что ж, и это заслуживает уважения.

— Обед, возможно, в другой раз. Как долго ты пробудешьздесь?

— До завтрашнего вечера. Но я вернусь. Алехандрорассмеялся, похлопал друга по спине.

— Знаю. И рад за тебя. — Он тепло посмотрел наКизию, улыбнулся обоим. Почти благословение. Всем троим очень не хотелосьрасставаться.

— Ты был прав.

— В чем?

— Относительно Алехандро.

— Да, я знаю.

До самого метро Лукас думал о чем-то своем.

— Когда-нибудь этот чертов упрямец загнется здесь сосвоим «примирением». Мне хочется вытащить его отсюда куда угодно.

— Он не сможет.

— Да? — удивился Лукас. Его беспокоила судьбадруга.

— Это своего рода война, Люк. Ты ведешь свою, он —свою. Ни тебя, ни его не волнует, что вы можете оказаться жертвами. Важенконечный результат. Для вас обоих. Он мало чем отличается от тебя. Делает то,что должен.

Лукас кивнул. Он все еще был рассержен, хотя знал, что онаправа. И очень проницательна. Иногда это удивляло. Потому что она, не копаясь всвоей жизни, как никто могла добраться до сути, когда дело касалось других.

— Хотя в одном ты не права.

— В чем?

— Он не такой, как я.

— Почему?

— Он благороден до мозга костей.

— А ты нет? — Легкая усмешка появилась в ееглазах.

— Тебе лучше поверить, малыш. Ты не пережила того, чтопережил я за шесть лет в калифорнийской тюрьме. Тебя превращают в проститутку,ты можешь отдать концы на следующий же день, если не найдешь выхода. —Кизия молчала, пока они не подошли к метро.

— Значит, он никогда не сидел в тюрьме? — Онадопускала, что Алехандро мог быть там вместе с Люком.

— Алехандро? — Из груди Люка вырвался глухойсмех. — Нет, хотя все его братья сидели. Он навестил одного из них вФольсоме. Мы познакомились. А когда меня перевели в другую тюрьму, он получилразрешение навещать меня. С тех пор мы стали братьями. Но Алехандро никогда нешел той же тропой. В отличие от своей семьи он избрал другой путь.

— Господи, он такой скромный.

— Потому и красив. У этого пижона сердце из чистогозолота.