– Они ведь очень любезны, – сказал он. – И очень преданные клиенты.

– Просто они мне не очень нравятся, – ответила его жена, а затем добавила: – Особенно она. Прикидывается робкой овечкой, но я думаю, что она может быть очень неприятной.

А потом однажды Лаура заговорила с ней, и Надин очень скоро поняла, что эта женщина едва ли будет когда-нибудь неприятной, что она просто мила и доброжелательна. Она могла бы выглядеть скучноватой и чересчур уравновешенной, если б не эти ее фантастические глаза.

– Мы с мужем ищем дом в этом районе, – сказала Симон. – Дачу. Не могли бы вы нам в этом немного помочь?

Этот же вопрос она задала и Анри, и тот взялся за это дело с удивительной решительностью. Как обнаружила Надин, ее муж действительно испытывал симпатию к Симонам. Он искал дружбы с ними. Лаура вела себя при этом непринужденно и любезно, Петер же отстранялся от Анри, в точности как Надин от его жены, хотя и не мог прекратить посещения их кафе. Он избегал разговоров с Надин, но ему требовалось видеть ее каждый день. Они оба – безумно мучились, в то время как Анри и Лаура совершенно ничего не замечали.

Прошло почти два года, пока был найден дом, о котором мечтали Симоны: его обнаружил Анри, и тем самым плотина между их семьями была пробита. Теперь они были друзьями. Лаура позвала их в гости на новоселье, а Анри в августе пригласил их на свой день рождения, и внезапно между ними завязался оживленный контакт, причем никто не заметил, что предложения встретиться никогда не исходили ни от Петера, ни от Надин. Но они, изнуренные тоской, ничего не предпринимали, чтобы воспрепятствовать этим встречам, которые были так ужасны и от которых не было сил отказаться.

– Как приятно с Симонами, не правда ли? – спросил однажды Анри, и Надин отвернулась, чтобы он не видел ее лица, на котором, как она считала, были написаны все ее чувства.

Петер и Лаура регулярно приезжали в Прованс на Рождество, на Пасху и летом. А кроме того, Симон посещал эти края еще раз в октябре, чтобы погонять на паруснике, но тогда он проводил все время со своим другом и в «У Надин» не появлялся. В те недели и месяцы между их приездами Надин становилась немного спокойнее. Ей не нужно было постоянно видеть Петера; она старалась сделать так, чтобы его облик угасал в ней, и, по возможности, поменьше думать о нем. Но в то же время в ней росло это давящее, смутное отчаяние – ведь она все еще ждала того мужчину, который вызволит ее из «У Надин» и спасет от жизни рядом с Анри, и при этом была настолько привязана к Петеру, настолько тосковала по нему, что не могла представить на его месте никакого другого мужчину. А Петер никогда не уехал бы с ней. Порой она чувствовала себя, как запертый в клетке зверь, который ходит по кругу и знает, что никогда не вый-дет из заключения.

Как-то в конце сентября, спустя два года после их первой встречи и примерно через пять месяцев после покупки дома, Лаура позвонила и сказала, что Петер приедет в Сен-Сир, чтобы погонять на паруснике со своим другом Кристофером. Но на этот раз он должен был не сразу отправиться в море, как обычно делал, а провести две ночи в доме и посмотреть, всё ли там в порядке. Женщина, которая присматривает за домом, заболела, объяснила Лаура и поинтересовалась, не может ли Надин быть так любезна и взять у нее ключи, чтобы в качестве исключения сделать пару вещей: проветрить в доме, вытереть пыль и купить кофе с молоком.

Надин согласилась. Она сделала то, что ей поручили, и за это время ее беспокойство возросло до бесконечности.

Петер впервые приехал без нее.

Из дома Симонов Надин опять поехала в свое кафе, но ключи все еще были при ней, и вечером она не вытерпела. Это было первого октября, темнело уже рано, но день был теплым, а вечер оставался мягким, наполненным запахами осенних цветов. В конце концов Надин ушла украдкой – это был один из тех вечеров, когда Анри в отчаянии звонил Катрин – и поехала в квартал Коллет. Там она припарковала машину перед участком Симонов и прошла в дом, где включила только одну лампу в гостиной, села на диван перед камином и стала ждать. Она не прихорашивалась, не мыла волосы, на ней не было косметики; одета она была в старые джинсы и футболку Анри. Чтобы успокоиться, Надин выкурила пачку сигарет – и вот в одиннадцать часов она услышала шум машины Петера. Она сидела не шевелясь и размышляла, заметил ли он ее автомобиль, ожидает ли он встретить ее здесь. Петер открыл входную дверь ключом, и в коридоре послышались его шаги. Он вошел в гостиную, где сидела, притаившись, Надин при слабом свете маленькой лампы. Позже он сказал ей, что не видел ее машины, но все равно каким-то необъяснимым образом посчитал естественным то, что застал ее на своем диване.

– О боже, Надин! – только и сказал он, и в его голосе послышался глубочайший вздох. А она знала, что эти слова и вздох вырвались из него от отчаяния – от того, что ситуация отныне уже не будет поддаваться контролю.

Неожиданная гостья встала, а Симон поставил на пол свою дорожную сумку; они, колеблясь, пошли навстречу друг другу, и их смятение улетучилось в ту секунду, когда кончики их пальцев соприкоснулись. Они тысячи раз предавались любви в своих фантазиях, и то, что делали теперь, казалось им хорошо знакомым. Петер просто стоял и позволял Надин раздевать себя, сбросить рубашку с его плеч, снять брюки. Ее движения были не суетливыми, но быстрыми и сосредоточенными. Когда она опустилась перед ним на колени, он тихо застонал, и Надин знала, что делала то, о чем он так часто грезил.

Когда все свершилось, Петер потянул Надин вверх – он хотел обнять ее и начать раздевать, но она уклонилась и покачала головой:

– Нет. Не так. Ты не можешь иметь меня так, словно это вышло случайно. Просто потому, что я нахожусь здесь и возможность очень удобная. – Она взяла свои ключи от машины со стола и повернулась к двери. – Я хочу, чтобы теперь ты ко мне пришел. И чтобы ты решился принадлежать мне полностью.

4

Они сидели в маленьком ресторанчике в Ла-Кадьере за столиком, покрытым скатертью в бело-красную клетку. Лаура оставила свою еду нетронутой, и ее унесли, зато пила уже четвертую чашку кофе и по своему сильному сердцебиению чувствовала, что ночью не сможет сомкнуть глаз. Впрочем, так было бы и без кофе.

Надин.

Теперь у интимной связи Петера появилось имя и лицо. Имя, которое Лаура знала, лицо, которое она знала. Теперь она имела дело не с анонимной любовницей, в роли которой могла представить себе кого угодно и которую она, конечно, уже давно втиснула в клише: симпатичная, глуповатая и очень молодая, наверное, едва ли старше двадцати.

В действительности же перед ней предстала женщина, которая когда-то, видимо, была очень красивой, однако несчастливый брак и многолетние страхи оставили острые зарубки на ее лице и забрали сияние из ее глаз. Надин была ни в коей мере не глупенькой и уж совсем не юной. Она была на два года младше Лауры – не такая уж большая разница.

– Что же он нашел в ней? – спросила фрау Симон. – Что его так приковало к ней? Четыре года, Кристофер! Четыре года – это уже не короткая страстная причуда. Четыре года – это всерьез. А теперь он даже собирался с ней в Буэнос-Айрес…