Он тоже не хотел подобной жизни.

— Да, хорошо, я понимаю. — И на смену полному ужасу, отразившемуся в его взгляде, когда я сказала, что беременна, пришло облегчение.

Пока мы были в Нью-Йорке, Скотт дал интервью репортеру из «Нью-Йорк Уорлд», который, прочитав рассказы Скотта о феминистках, а теперь еще и роман, хотел узнать мнение Скотта о женщинах в современном обществе.

— Я считаю, что просто любить и делать это хорошо — достойная работа для любой женщины, — заявил Скотт. — Если она содержит дом в порядке и хорошо выглядит, встречая мужа с работы, любит этого парня, помогает ему и вдохновляет его, думаю, такая работа будет для нее настоящим спасением.

На этом месте я выскользнула на улицу и отправилась на прием к врачу, который, как я слышала, надежен и неговорлив и помогает с любыми «женскими проблемами». Он дал мне те самые маленькие желтые таблетки, от которых я когда-то отказалась.

Неделю спустя Скотт растолкал меня с криком:

— Придумал! Зельда, ты не поверишь! Я все понял во сне! — Он включил лампу и схватил с прикроватной тумбочки блокнот и карандаш. — Это гениально. Клерк, который хотел раньше быть почтальоном, тешит себя напрасными иллюзиями, будто станет президентом…

Мне казалось, это Скотт тешит себя напрасными иллюзиями.

— Три акта, — объявил он, царапая что-то в блокноте. — Бродвей будет в восторге!

Я все еще терла глаза, пытаясь развеять сонливость.

— Мы сколотим на этом состояние! Мне больше не придется писать беллетристику, чтобы заработать на жизнь. — Он швырнул блокнот на тумбочку. — Прощай, «Сатедей ивнинг пост»! Прощай, «Херст»! С успешного шоу на Бродвее нам еще много лет будут идти отчисления. Я стану миллионером еще до тридцати, Зельда. — Он выпрыгнул из кровати и снова схватил блокнот. — Конечно, нам нужно будет снова переехать в Нью-Йорк… Засыпай, дорогая, увидимся утром.

Однажды в конце марта, когда я вернулась с собрания Женского комитета по модернизации Сент-Пола, няня, которая настаивала, чтобы мы звали ее Няней, встретила меня у двери со Скотти на руках. Я потянулась за малышкой, но няня, фыркнув, не отдала мне дочь и сказала с жестким норвежским акцентом:

— Вам сообщение от мистера Гарольда Обера.

— Мне? Вы, наверное, имели в виду — для мистера Фицджеральда?

— Нет, — обиделась она. — Я не делаю такой ошибки. Номер написан в блокноте, — она указала мне на салон с таким видом, будто отсылала меня в свою комнату, хотя и была всего на год старше.

Скотт настоял, чтобы мы наняли именно такую девушку.

— Ладлоу как-то рассказывал, что его нянюшка могла разрезать кусок мяса, просто посмотрев на него нахмуренно. Все дети Фаулеров боялись ее до дрожи, и это по-настоящему держало их в узде.

— Из-за нее у малышки будут кошмары.

— Из-за нее у малышки будут правила и дисциплина — то, чего мы ей дать точно не сможем.

— Хорошо, спасибо, — сказала я Няне. — Только возьму малышку и…

— У нее грязные пеленки, — откликнулась Няня, уже уходя по коридору. — Мы никак не можем позволить, чтобы вы взяли ее на руки в таком состоянии.

«Нет, — подумала я, глядя, как Скотти удаляется, глядя на меня через плечо Няни широко распахнутыми глазами, — не можем. Мы никак не можем терпеть эту Боевую Няню».

В кабинете я набрала номер Гарольда, гадая, что ему от меня понадобилось. Должно быть, это как-то касалось Скотта — но как? Скотт часто общался с Гарольдом и совсем недавно обсуждал с ним пьесу, которую называл «Размазня».

Гарольд подошел к телефону.

— Спасибо, что перезваниваете так быстро. Сегодня утром мне позвонил Бертон Раско, редактор «Нью-Йорк трибюн», и поинтересовался, не будет ли вам интересно написать для них рецензию на «Прекрасных и обреченных».

— Простите, я вас правильно расслышала, мистер Обер? Они хотят, чтобы рецензию на книгу Скотта написала его жена?!

Я никогда не слышала ни о чем подобном.

— Именно так, да. Он считает, что читатели будут в восторге узнать что-то лично от вас. Ведь они так много о вас слышали.

— Полагаю, вы предупредили, что я не писатель.

— Не думаю, что его это сильно беспокоит. Если получится неважно, подредактируют. Они заплатят вам за работу пятнадцать долларов. А я даже не возьму свои обычные десять процентов. Сможете купить себе новую пару туфель или, например, сумочку. Моя жена рада каждому поводу купить новую шляпку. Что скажете?

— Я согласна!

— О… хорошо. Отлично.

— Вы думали, откажусь?

— Полагал, что сперва спросите мужа.

— Не волнуйтесь, он будет в восторге. Скажите, что именно хочет этот Раско и к какому сроку, и я сейчас же возьмусь за работу.

Как это часто бывало, когда мы находились в Сент-Поле, Скотт в тот день пошел к Тому Бойду в «Килмарнок», знаменитый книжный магазин Тома. Том и его жена Пегги стали нашими хорошими приятелями — Том был помешанным на книгах, а Пегги ждала своего первенца как раз когда я была беременна Скотти. Так что все здорово совпало. Бойды, и муж, и жена, были начинающими писателями, когда мы только познакомились. Скотт дал Пегги много отличных советов, которые она использовала в романе «Легенда о любви». Потом Скотт порекомендовал этот роман Максу Перкинсу, и тот согласился его опубликовать.

Том обеспечил книге Скотта отличную рекламу: объявления в газетах, плакаты и даже короткий ролик, который крутили в кинотеатрах. Скотт, всегда пытающийся держать под контролем все «что», «как» и «когда», написал Максу, что «Скрибнерс» должны уделять рекламе больше внимания. Его беспокоило, что, несмотря на хорошие отзывы — даже от Менкена, продажи «Прекрасных и обреченных» могли не дотянуть до установленной Скоттом планки в шестьдесят тысяч экземпляров.

И вот я получила предложение использовать свое неформальное литературное образование так, что это поможет и мне, и Скотту. Я была счастлива.

С бумагой в руке я отыскала Няню и предупредила:

— Я буду в кабинете. Меня нельзя беспокоить.

— Разумеется, — отозвалась она. — Мы бы и не подумали.

Я поцеловала голову Скотти, покрытую светлым и нежным, как у утенка, пушком, и принялась за работу. Хотя раньше мне доводилось писать только письма и дневники, я была уверена, что это задание дано мне свыше и я прекрасно справлюсь. Пролистав роман, чтобы вспомнить некоторые детали, я наметила общую идею и начала писать.

Слова, казалось, текли из головы через шею, руку, пальцы и карандаш прямо на бумагу. Это было так увлекательно! Так легко! Кто не захотел бы стать писателем? К тому времени, когда вернулся Скотт, у меня был полностью готов черновик.

— Део, смотри, — позвала я, услышав, что он вошел в дом. — Я пишу рецензию на твою книгу для «Трибюн» — «Нью-Йорк трибюн»! Звонил Гарольд Обер. Мне даже заплатят. Прочитай и скажи, как тебе.