Томасом и Эстер вполне мог бы и состояться, поскольку уладить формальности было бы много проще. То ли дело герцог Бедфорд, щедро передавший еще при жизни своему сыну и наследнику лорду Тавистоку перед вступлением того в брак в 1808 году одно из своих имений в Бедфордшире с годовым доходом около 6000 фунтов, – такой суммы вполне хватило бы мистеру Аклому для снятия возражений против брака дочери, после чего у молодых не было бы оснований проклинать излишне крепкое здоровье зажившегося отца несостоявшегося жениха.

Но случилось так, как случилось, и, когда незадолго до Рождества 1811 года переговоры окончательно зашли в тупик, Эстер и Томас просто вернули друг другу портреты и письма, которыми обменивались в беззаботные дни ухаживания, и без видимых мук пошли дальше каждый своим путем – к превеликому восторгу семейства Ноксов. «В жизни не видела ничего равного поведению команды Акломов – с их мисс во главе», – иронизировала по тому случаю миссис Калверт. Однако у Гарриет подобные попытки просто разойтись с Чарльзом, как в море корабли, напротив, повлекли лишь усугубление бурлений. Похоже, ее отчаянное послание побудило лагерь Арбатнота резко пойти на попятную. Еще недавно настаивавшие «на решительной невозможности пожертвовать требуемым годовым доходом» ради достижения соглашения, – что с негодованием поминала им Гарриет, – жених с его поверенным вдруг с готовностью сообщили ей, что это «его ничуть не огорчит», поскольку «не пойдет в ущерб его детям [от первого брака]», и что он «с легкостью изыщет [средства на] страховку». Ошеломленная Гарриет даже не понимала, негодовать или радоваться. Поначалу вознегодовала: он же учинил столько трудностей, а они оказались «полностью воображаемыми», и вообще вел себя жестоко!

«Это истинная правда, что я обещала выйти за него», – писала она Веру, снова взявшему на себя миссию посредника, на этот раз по части передачи ее гневных упреков жениху, – и добавила, что, если бы Чарльз настаивал на выполнении клятвенных обещаний, которыми они обменялись, и она почла бы за честь сдержать свое слово. Но тут она с особой подчеркнутостью просила брата донести до понимания того, что угроза срыва была самым болезненным из всего, что он только мог ей причинить. «Все эти денежные дискуссии вызвали у него великое раздражение против моей семьи», – признавала она, отдавая себе при этом отчет и в том, что заключение брака между ними сейчас повергло бы в горе ее мать, а ответственность за это ей бы не на кого было возложить, кроме как на Чарльза. «Он разрушил былую сердечность моих отношений с родней», – сетовала она. Вот если бы им дали вступить в брак сразу и до начала всех этих переговоров. «Я с ним совершенно счастлива: он такой милый и замечательный, и я настолько к нему привязана, что иного и помыслить не могу», – признавала она же.

Понятно, что миссис Фейн и Каролина пришли в полный восторг от крушения этого романа, и Чарльз, заработавший себе своим поведением сомнительное звание «смертельного врага» Каролины, это прекрасно понимал. Когда Вер спокойно и вежливо предложил оформить расторжение неудачной помолвки «по обоюдному согласию сторон и во избежание взаимных неудобств», он, похоже, смирился с неизбежностью такого исхода, хотя и ответил с прискорбием: «Я люблю ее в этот момент намного больше, чем, вероятно, было когда-либо доступно пониманию любого из вас». Своей сестре Вер посоветовал прекратить «словесную войну», а после расторжения помолвки и возврата друг другу писем, безделушек и знаков внимания, «предать все это гробовому забвению», добавив, зная своеволие Гарриет: «…и больше никаких свиданий [с бывшим женихом] быть не должно!».

Сюжет, вполне тянувший на целый любовно-сентиментальный роман той эпохи, был бы не полон без счастливой развязки. Лорд Уэстморленд давно полагал весь этот спектакль, устроенный вокруг его кузины, совершенно излишним. И, когда Чарльз обратился к нему за советом, граф только что не покатился со смеху, услышав от старого приятеля, что вся семья его двоюродных держит его за врага. Лично он был уверен, что сама Гарриет вовсе не желала отказываться от всей этой затеи. Да и Вер, хотя и подвел все собственноручно к расторжению помолвки, также, судя по всему, и сам ничуть не верил в то, что его сестра действительно хочет навсегда расстаться со своим возлюбленным. Да, она была зла на Чарльза из-за всей этой истории, и он об этом знал, но знал он и о том, что любовная переписка между ними продолжается. Вероятно, он был тронут его искренним изъявлением любви к его сестре; а может, успев лично узнать Арбатнота куда лучше, чем братья, стал одобрительно относиться к помолвке. А может, ненавидя всю жизнь собственную банковскую карьеру, Вер прельстился идеей заполучить в шурины секретаря казначейства – человека, занимающегося не ростовщичеством, а надзором за бережным расходованием казенных средств. Вне зависимости от причины он поддержал лорда Уэстморленда и также пригласил (к острому недовольству своей матери) Чарльза в гости к ним в Фулбек-Холл, их семейное гнездо в Линкольншире, сразу же после роспуска Парламента на рождественские каникулы в конце декабря.

«В моем нынешнем состоянии ума я уж лучше уберусь куда подальше с глаз долой», – пригрозила миссис Фейн, узнав об этом приглашении, но угрозы не исполнила, а когда Чарльз и впрямь прибыл к ним под Рождество, результатом стало примирение. Едва не брошенные в топку документы по финансовым аспектам брачного соглашения достали, и в канун Нового 1813 года жених подписал требуемые от него гарантии в пользу Гарриет, так что теперь ей оставалось злиться на него лишь за то, что он тянул с этим так долго. Вероятно, он преувеличил в беседе с невестой степень легкости, с которой ему удалось изыскать средства на ее страховку, но дело было сделано: в трастовый фонд, проценты с которого предназначались для оплаты премии по ее полису, были вложены государственные облигации на сумму в 10 000 фунтов, принадлежавшие его заступающему со следующего года на пост в казначействе коллеге Стивену Лашингтону и его тестю, которые Чарльз обязался со временем заместить собственными средствами или закладными. Все возражения советников Чарльза были отметены, и он согласился также (по совету лорда Уэстморленда) и на требуемую Фейнами единовременную выплату Гарриет тех же самых 10 000 фунтов страховки в случае своей смерти, поскольку это был его единственный денежный вклад в семейный капитал согласно условиям брачного договора. Собственные средства Гарриет, между тем, оставлялись записанными на нее и предназначались для ее личного пользования, хотя миссис Фейн и поубавила непреклонности, пойдя на одну ключевую уступку Чарльзу: в случае