Он говорил это горячо, нагнувшись к ней поближе через разделявший их столик. Людмила даже ощутила его взволнованное дыхание.

– Но ты же знаешь, что я с Вадиком… – прошептала она и осеклась. Кто же этого не знает?

– Конечно, знаю, – ответил Сема. – Вот я и удивляюсь: что ты в нем нашла?

Он же скотина, животное, ты что, сама не видишь? Неужели не понимаешь, что он за тип?

– А ты что за тип? – вдруг возразила Людмила. Ей неожиданно захотелось высказать ему все, что она передумала в течение тех часов, пока шлялась по незнакомому городу с пистолетами в пакете. – Думаешь, ты лучше? – возмутилась она. – А это что? – Людмила указала на пакет. – Это же преступление. Тебя сегодня просто чудом не арестовали. А если бы ты не учуял, что тебя могут проверить? Что тогда?

Людмила перевела дух. Что это она так напустилась на него? Он, конечно, не прав, но ведь все закончилось благополучно и она в конце концов даже взяла деньги. Хоть и небольшие, но ведь взяла!

– Да не буду я больше тебя просить, ни о чем не беспокойся, – сказал с досадой Семен. – Я же не об этом. Раз ты так боишься, то не надо мне помогать.

Я с тобой о другом хочу поговорить.

– Вот и я о другом, – подхватила Людмила. – Я спрашиваю тебя: почему ты ругаешь Вадика? Пусть он свинья, я и сама это знаю. Но ты-то чем лучше?

– Я женщинами не торгую, – вдруг строго сказал Семен. – Я девушек под клиентов не подкладываю, запомни это. Хотя бы этим я лучше. У меня честный бизнес. Захотел добрый человек кого убить, ему пистолет нужен. Он у меня его покупает. Все чисто, никто никого не эксплуатирует.

– А кто торгует женщинами? – спросила Людмила, внезапно похолодев.

– Кто торгует? – злобно переспросил Семен. – А ты у него спроси, чем он занимается, паскуда. Спроси у него, спроси! А ты не подумала, зачем ему понадобилась? Пускай он тебе расскажет. Да ты и сама скоро поймешь. Весь поезд давно понимает.

Он не успел договорить, потому что Людмила, не в силах больше слушать Семена, вскочила и торопливо направилась к выходу. Хватит с нее, довольно!

Сначала этот Сема чуть было не погубил своей дурацкой просьбой, а теперь еще говорит такое.

Сема догнал ее, схватил за руку и пошел по улице рядом.

– Ты что, обиделась, что ли? – спросил он.

Людмила не отвечала, а только ускоряла шаг. Он был ей неприятен: и его слова, и его прикосновения. Она будто вновь погрязла в грязи. Что-то часто с ней такое случается за последнее время.

– Ты не обижайся, я же вижу – ты хорошая, – извиняющимся голосом говорил Сема, почти насильно останавливая ее. – Я же вижу, что ты не такая, просто у тебя что-то в жизни не сложилось. Я же, жалея тебя, предупредить хотел, – бормотал растерянно Сема.

– Не надо меня жалеть! – выкрикнула Людмила, расплакалась и ушла. Она брела по улице и рыдала. Несколько раз ее пытались остановить сердобольные прохожие, но она только ускоряла шаг.

Она и сама не ожидала от себя такой реакции. Наверное, подвели нервы – сказывалось и вечное напряжение в последнее время, и события сегодняшнего дня, и эти глупые слова Семена о Вадике. Торгует женщинами!.. Какие страшные и отвратительные слова! Надо же придумать такое! Впрочем, чего еще ждать от такого человека, как Семен.

Вечером, когда ресторан в поезде вновь заработал и туда потянулись первые посетители, Людмила старалась не смотреть на Семена. Делала вид, что между ними днем ничего не произошло. Он тоже избегал ее взгляда.

– Прогулялась? – встретил Людмилу Вадик и привычно хлопнул ладонью по ягодицам. – Теперь беги работай, вон сколько народу набилось.

Начался обычный рабочий вечер, в течение которого Людмила носилась как угорелая по вагону, еле-еле успевая обслуживать посетителей.

Как всегда, она старалась не обращать внимания на приставания подвыпивших мужчин, которых в вагоне-ресторане было большинство, на их шуточки, заигрывания и даже делала вид, что не замечает, когда некоторые похлопывают ее по ягодицам. Если официантка в вагоне-ресторане будет обращать внимание на подобные вещи, то просто не сможет работать.

Внешний вид Людмилы как бы провоцировал мужчин на свободное с ней обращение. Еще в первый день ее работы Вадик объяснил ей, как она должна выглядеть. С тех пор она одевалась так, как он велел. На Людмиле была белая блузка, белая наколка на голове и короткая черная юбка в обтяжку.

– Туфли должны быть на высоком каблуке, – велел Вадик. – Чтобы цокали. А что ходить трудно, да еще когда вагон качает, то ничего, привыкнешь.

Юбка на Людмиле была такая тесная и коротенькая, что, когда она нагибалась, мужики отпускали грубые шутки, полагая, что она делает это намеренно.

Несколько раз Людмила просила Вадика разрешить ей одеваться иначе, но он даже слышать об этом не хотел.

– Так надо, – строго говорил он. – Мне лучше знать.

Если Людмила пыталась с ним спорить, он, глядя на нее властным взглядом, говорил коротко:

– Заткнись.

Иногда мог больно схватить Людмилу за грудь, у нее даже перехватывало дыхание.

Каждый вечер среди посетителей находился один или двое мужчин, которые особенно досаждали Людмиле: лапали ее, отпускали скабрезные шуточки.

На этот раз особенное внимание ей уделяла компания, состоявшая из троих мужчин среднего возраста и одного юнца лет двадцати с противным прыщавым лицом.

Это были какие-то перекупщики, которые с барышом возвращались в Питер после удачно проведенной торговой махинации. Они вели себя развязно, от их столика доносились взрывы хохота и матерные выражения, к которым Людмила, однако, уже успела привыкнуть.

Каждый раз, когда она подходила к их столику, все четверо пытались с ней заигрывать, называли на «ты», а когда она по их настоянию назвала им свое имя, подзывали ее не иначе как «Людка».

– Эй, Людка, беги сюда! – требовательно кричали они.

Больше всех усердствовал юнец, которого остальные называли Сашок. Он был одет в засаленную кожаную куртку и пестрый турецкий свитер – форменный наряд коммерсантов средней руки.

В середине вечера, когда прошла первая усталость, Людмила присела в подсобке: покурить и перевести дух.

Семен находился рядом, но не пытался с ней заговорить. Только смотрел на утомленную Людмилу жалостливо и молчал.

«Хоть этот меня жалеет», – подумала вдруг Людмила с благодарностью.

Чувство неприязни к Семену у нее прошло. Она решила, что коли стала такой, что к ней можно запросто обратиться с подобным предложением, то и обижаться нечего. Кроме того, она теперь все время думала о тех жутких словах Семена.

Неужели это правда?

Почему он вообще об этом заговорил? Может, просто хотел ее предупредить?