— Она плохо почувствовала себя в этом свинарнике и отбыла в свое имение, — ответила та. — Она обещала прислать назад карету, а мы пока что сделаем все, чтобы разыскать детей.

Но и через два часа поисков дети не были найдены. Были перерыты все амбары, свинарник был поставлен вверх дном, но тщетно.

— Возможно, они решили скрыться из этих мест, напуганные жестоким обращением? — предположил Вильерс. — Как мы их теперь найдем, если они отправились странствовать?

— Мы обыскали здесь все, что возможно, — сказала Элинор. — Надо разослать слуг по окрестностям, а для этого мы должны вернуться в имение. Их непременно найдут, они не могли уйти далеко. Близнецам трудно остаться незамеченными.

Вильерс понимал, что она права и пора уходить. Ее слова лились бальзамом в его измученную душу.

— Не так давно вы назвали меня Леопольдом при всех. Как вы на это решились? Могу я расценить это как... знак сближения? Вы сказали как-то, что будете называть меня по имени, только если я стану вашим мужем.

— Это была минута слабости, — ответила Элинор, опираясь на руку лакея, помогавшего ей сесть в карету.

— Это было... так приятно и необычно в столь странный момент, — сказал Вильерс, усаживаясь напротив нее.

— Вы думали тогда совсем о другом, об этом хлеве с вашими несчастными детьми. Вас переполняла ненависть к этой Минчем, не хочу даже называть ее миссис, — сказала Элинор, доставая пудреницу из маленькой сумочки и пробегая пуховкой по лицу. — Ужасная женщина! Даже я начала побаиваться ее, что же говорить о детях?

— Имею ли я право называть моими этих девочек? — спросил Вильерс. — Я несколько лет не интересовался их судьбой. Только в этом году на меня вдруг что-то нашло. Я еду за ними и тут же узнаю, что плоть от плоти моей мучается в каком-то свинарнике! Чего только не пришлось им испытать, о чем мне даже неизвестно, пока я, их богатый отец, нежился на шелковых простынях.

— Но вы же выделяли им деньги и были уверены, что они доходят до них, думали, что их кормят и обучают, — попыталась успокоить его Элинор. — Произошла какая-то нелепость, чудовищная ошибка. — Она бросила пудреницу обратно в сумочку. — Теперь, когда их найдут, а я в этом не сомневаюсь, вы сможете исправить положение дел и купить для них блестящее будущее.

— Никто не может быть богат настолько, чтобы избавиться полностью от тяжелого шлейфа его судьбы, — мрачно обронил Вильерс.

— Да, это верно, — согласилась Элинор, — в особенности, когда я думаю о моем шлейфе — Ойстере. Если Вилла забудет вывести его на прогулку, моя спальня пропитается весьма неприятными ароматами. — Она снова принялась рыться в сумочке.

Вильерс из-под опущенных ресниц наблюдал за ней, умиляясь ее способности развеять мрак одной невинной шуткой. Как уверенно увела она их разговор из опасного русла! Только сегодня, когда она пикировалась с миссис Минчем, он заметил, какой у нее волевой подбородок, достойный самого отважного полководца. Впрочем, чему тут удивляться? Ведь ее отец — герцог.

Ему вдруг захотелось нежно куснуть ее в этот упрямый подбородок, а потом перебраться пониже к ее шее, высокой и белоснежной, как мраморная колонна. Он вдруг встал со своего места напротив и сел рядом с ней, прямо на ее пышные юбки, ничуть не заботясь о них. Она издала слабый возглас неодобрения, но он тут же увлек ее поцелуем. У ее губ был вкус первых ягод сладкой малины летом. Она перестала сердиться и обвила руками его шею. Он продолжал целовать ее, пока внезапно не насторожился. Что-то слишком откровенное и странное почудилось ему в ее ответных поцелуях и стонах. Она ерошила его волосы, как опытная любовница, а ее язык выплясывал в его рту такое, что он становился бешеным от желания. Чуть раньше, когда он захотел невинно поиграть языком с ее ушком, она чуть не свернула ему шею, возвращая его губы к своим губам.

Это было что-то особенное... Ни одна из замужних леди не вела себя с ним так страстно и требовательно.

— Ты не девственница, — произнес он, слегка отстраняясь, удивляясь собственной смелости. Это являлось чудовищным оскорблением. Галантный век и его правила не дозволяли этого.

Она скользнула пальчиком по его бровям, потом провела им по линии носа. Он вздрогнул. У нее был вид самой соблазнительной и многоопытной куртизанки.

— Признайся, — беспомощно попросил он, чувствуя всю нелепость своего положения.

— Я не совсем понимаю, при чем здесь, наши отношения? — спросила она.

Она не девственница, это ясно. Но ему придется молчать об этом. Что-то в ней настораживало его и раньше, но он гнал это от себя. Сад запретных наслаждений открывался перед ним, ни одну из леди он не хотел так, как ее. Он снова прильнул к ее губам.

Они даже не заметили, что карета остановилась. Их пробудил от сказки только бешеный лай щенка. Это радостно заливался Ойстер, то и дело вставая на задние лапки перед хозяйкой. Когда она вышла, он прыгнул ей на руки.

— Милый, счастье мое, — сказала она, когда Ойстер лизнул ее в подбородок.

Вильерс поймал себя на мысли, что ревнует ее к собачке.

— Ну, хватит уже, — сказала щенку Элинор, — пора возвращаться на землю, и, пожалуйста, перестань лаять так громко. Ты опять перепугаешь Лизетт.

«Пора возвращаться на землю», — повторил про себя Вильерс, как если бы она сказала это о нем.

Элинор опустила своего мопса, но тот все не унимался, истошно лая и повизгивая.

— Дружок Ойстер, — обратился к нему Вильерс, — дай же, наконец, отдохнуть своей хозяйке, она устала с дороги.

Песик при этих его словах покорно присел на задние лапки, но не перестал повизгивать. Он словно жаловался ему на что-то.

— Я понимаю, как ты страдал без Элинор, — сказал ему Вильерс.

Но щенок, не найдя у него понимания, вдруг подпрыгнул к самой карете с новыми заливистыми руладами. Он несколько раз обежал ее вокруг, засовывая свой черный нос внутрь и громко фыркая. Наконец он настолько осмелел, что пролез туда и уселся, потявкивая, внутри на свои толстые задние лапки.

— Как ты думаешь, он не наделает там, в карете? — спросил Вильерс. — Мне бы этого очень не хотелось.

— Ойстер! Я отшлепаю тебя, — крикнула обессиленная Элинор, но Вильерс остановил ее по какому-то внезапному наитию.

Заглянув в карету, он откинул крышку одного из сидений, и оттуда высунулись два перепачканных и одинаковых детских личика.

— Джейн Люсинда, — произнес обреченно Вильерс. И одна из них кивнула.

— И с ней Джейн Фйллинда, — сказала, улыбаясь, Элинор.

Ойстер, выполнив свою задачу, перестал лаять и приветливо крутил хвостиком, глядя на них.

— Откуда вам известны наши имена? — спросила Люсинда, кладя руку на плечо сестры и как бы защищая ее.

— Мы вас искали, — помолчав, сказала Элинор.

— Вы? Нас? Но зачем? — Люсинда гордо задрала подбородок. — Можете передать миссис Минчем, что мы никогда не вернемся в ее хлев. Пусть подставляет этим свиньям собственные лодыжки.