Таблица 6.1. Валовой внутренний продукт на душу населения в странах Европы 1820 по 1913 г. (в долларах США 1990 г.)

Страна 1820 1870 1900 1913 Соотношение 1913/1820 Соотношение 1913/1870 Великобритания 1756 3263 4593 5032 2,9 1,5 Нидерланды 1561 2640 3533 3950 2,5 1,5 Норвегия 1004 1303 1762 2275 2,3 1,7 Швеция 1198 1664 2561 3096 2,6 1,9 Финляндия 759 1107 1620 2050 2,7 1,9 Дания 1225 1927 2902 3764 3,1 2 Германия 1112 1913 3134 3833 3,4 2 Бельгия 1291 2640 3652 4130 3,2 1,6 Франция 1218 1858 2849 3452 2,8 1,9 Испания 1063 1376 2040 2255 2,1 1,6 Италия 1092 1467 1746 2507 2,3 1,7 Австрия 1295 1875 2901 3488 2,7 1,9 Чехословакия 849 1164 1729 2096 2,5 1,8 Россия 751 1023 1218 1488 2 1,5 В среднем 1155 1801 2589 3101 2,7 1,7

Источник: Maddison A., Monitoring the World Economy 1820–1992, OECD, Paris, 1995.

Существуют показатели, которые, по некоторым частным соображениям, кажутся даже более полезными, чем индексы дохода, например, уровень образования или процент сельского и городского населения. Тем не менее индекс доходов, особенно в первой фазе современного развития, хорошо отражает элементарные условия жизни населения и тесно связан с уровнем выживаемости. Повышение доступности благ на единицу долларового эквивалента для преимущественно сельского населения с низким уровнем жизни означает, прежде всего, лучшее питание и одежду, более гигиеничные и защищенные жилища, больше энергии для отопления: элементарный прогресс, заметно влияющий, однако, на увеличение продолжительности жизни. Естественно, культура и знания, окружающая среда и климат, организация социума и семьи тоже являются важными элементами, определяющими снижение смертности. Вызывает, однако, сомнения — если использовать единицу измерения, предоставленную Мэддисоном, — что доход pro capite ниже 1000–1200 долларов (1990 года) может способствовать существенному повышению продолжительности жизни (если не учитывать вариации эпидемиологического цикла, вызванные внешними причинами). В беднейших слоях населения, с доходами, не превышающими этого порога, показатели смертности все еще оставались характерными для традиционного типа воспроизводства, что наблюдалось и в Финляндии, и в Ирландии, и в России, где в конце XIX в. ожидаемая продолжительность жизни при рождении едва превышала 32 года.

Другая важная характеристика этой общей картины — переход от чисто аграрного общества к такой форме социального устройства, при которой сельское хозяйство становится важным, но все же второстепенным компонентом формирования доходов и организации труда, а сельский образ жизни воспринимается как сугубо отсталый. Это фундаментальное преобразование значимо с точки зрения демографии по целому ряду немаловажных причин. Первая состоит в увеличении производительности сельского труда, частично предшествовавшей промышленному перевороту, что способствовало постепенному ослаблению кризисов выживаемости. Вторая касается недостатка земельных ресурсов в условиях быстрого прироста сельского населения и увеличения производительности труда, что создавало предпосылки для усиленной урбанизации или эмиграции. Третья, связанная как раз с эмиграцией, касается большей доступности земли в новой «заокеанской» (или «зауральской») Европе и увеличения обмена продовольственными товарами. Четвертая состоит в большей доступности разнообразных продуктов питания, что, если иметь в виду увеличение доходов, позволяет питаться лучше. Наконец, сужение сельского общества и его культуры способствовало ускоренному изменению демографического поведения (в частности, распространению контроля над рождаемостью или всесторонней заботы о детях). Эти пять аспектов (на некоторых из них я остановлюсь подробнее) требуют определенных уточнений.

У нас не много данных о распределении экономически активного населения по основным родам деятельности. Переписи начинают предоставлять достоверные сведения об этом только с середины XIX в., когда на большей части Европы промышленный переворот уже повлиял на способы производства. И все же общее мнение таково, что до переворота трудоспособное население, занятое в сельском хозяйстве, составляло от 60 до 80 % всего трудоспособного населения, а еще больший процент населения проживал в сельской местности. По данным Байроха, доля населения, занятого в сельском хозяйстве, составляла около 80 %: в Англии (где и началась индустриализация) — 75 % в 1688 г., а во Франции около 1700 г. — 80–85 %. Данные, относящиеся к периоду 1840–1870 гг., показывают снижение доли занятости в сельском хозяйстве для стран, наиболее развитых экономически (Англия: 26 % в 1841 г.; Бельгия: 51 % в 1846 г.; Франция: 54 % в 1856 г.; Дания: 60 % в 1850 г.), и подтверждают более высокий ее уровень для стран, только вступающих в начальную фазу индустриализации (Италия: 64 % в 1871 г.; Швеция: 67 % в 1860 г.; Австрия: 68 % в 1869 г.; Испания: 72 % в 1860 г.). Перед Первой мировой войной доля занятых в сельском хозяйстве в крупнейших европейских странах снизилась до 41 % во Франции, 37 % в Германии, 9 % в Великобритании, но все еще составляла 54 % в Италии и более 60 % в России. С середины XIX в. трудоспособное население, занятое в сельском хозяйстве, в первой половине века продолжавшее увеличиваться, начинает сокращаться в абсолютных величинах (еще более быстрыми темпами оно убывает в процентном соотношении).

Эти данные указывают на быстрое сокращение удельного веса аграрного сектора в процессе развития и косвенным образом на ограничение радиуса действия демографических поведений, укорененных в сельских обществах (последний из пяти обозначенных выше пунктов). При таком взгляде на изменения в европейской системе, когда во главу угла ставится сокращение смертности, самым важным аспектом оказывается повышение производительности труда («аграрная революция», проходившая медленнее, чем индустриальная, и не столь явная), которое в Западной Европе начиная с 1800 г. составляло около 1 % в год. По данным Байроха, ходу рассуждений которого я следую, до аграрной революции крестьянин в среднем производил не более 20–30 % продукции сверх того, что требовало содержание семьи; этого едва хватало, чтобы удовлетворить спрос трудоспособного населения, занятого в других секторах, и подстраховаться на случай естественных колебаний урожайности. А поскольку последние от года к году легко могли достигать 25 %, народонаселение при традиционном типе воспроизводства страдало от частых кризисов выживаемости, к которым добавлялись кризисы смертности, детально разобранные нами ранее. С увеличением производительности труда возрос излишек продукции и уменьшилась опасность кризисов выживаемости, — в XIX в. они случались уже достаточно редко и в основном в периферийных регионах. Приблизительный период наступления аграрной революции — начало XVIII в. (или даже раньше) в Англии; вторая половина века во Франции, Швейцарии, Германии и Дании; примерно 1820–1830 гг. в Австрии, Швеции и Италии; около 1860–1870 гг. в России и Испании. Разумеется, производительность повышается по самым разным причинам: от ускорения севооборота до распашки и мелиорации новых земель, от внедрения новых культур до совершенствования орудий труда, от селекции семян до выведения новых пород скота; немаловажную роль сыграло изобретение и распространение сельскохозяйственных машин. Хотя внедрение новых культур и приводило к обеднению рациона (почти исключительное потребление кукурузы, например, вызывает пеллагру), а также повышало опасность неурожая (Великий голод в Ирландии, жители которой, как уже упоминалось, питались практически одним картофелем), в долгосрочной перспективе оно привело к улучшению продовольственной картины. Накануне Первой мировой войны уровень питания в Западной Европе заметно вырос, о чем свидетельствует, между прочим, и снижение доли расходов на еду в семейных бюджетах.