Кафе! Куда идти дальше? Улица. Глубокая и прохладная, словно река вечернего воздуха среди коробок каменных… Быстрей, вот так! Река, мост, ветер… Одиночество? Пусть так! Веселая дорога!… Боятся жизни, боятся самих себя, всего боятся… К черту! Праздник мышц! Быстрее. Живем, ребята, дышим грудью. Солнце! Вот чему можно верить. Озеро, летом на озеро обязательно. Только это не подведет, не обманет – деревья, листья, цветы, голубое небо… У них другая жизнь, и у нее тоже. Врала она, когда говорила, что мы похожи. Врала.

Кинотеатр. Фильм «Четыреста ударов» Трюффо. Смотрел когда-то – один из любимых. Как будто специально – совпадение, удача… Зайти?

Билеты в кассе, оказывается, есть…

– Один билет, пожалуйста…

…Напишите «заяц», говорит учитель. Смешной, маленький, строгий учитель. «Рассказ называется «Заяц»… А вот и он, мальчик. Герой. Казалось, что он не такой, не совсем такой, в прошлый раз он показался другим. Неважно. Его ставят в угол. Он пишет… Бежит с портфелем. Теперь он дома. Ага, вот она, его мать. Такая, точно. Носатая истеричка! Худая, вечно недовольная, злая. Еще все впереди, четыреста ударов…

Нет, это удивительно все-таки, как похоже! Французский фильм, французский мальчик. И – то же самое.

…Бальзак. «Мой Бальзак». Портрет сгорел от свечки, эх… «Ты еще не вынес ведро!» – мать. Да, точно. Так оно и есть, так.

Без сентиментальности фильм, слава Богу. Почему-то помнилась сентиментальность. Нет ее! Это хорошо, что нет. Без соплей. Хотел поплакать – не выйдет! Как хорошо и просто. Так оно, пожалуй, и есть, так и должно быть – не нужно истерик. А вот и эта сцена. Его сажают в полицейскую машину – его и проституток вместе, – закрывают дверь. Решетка. Трогается машина, его лицо сквозь решетку, и только на мгновение на повороте от света уличных фонарей отблеск на лице – слезы. Боже, как это хорошо, как точно! Он не рыдает, он даже не плачет, он очень спокойно сидит, и лишь мгновение – только одно мгновение, когда машина поворачивает, на его щеке блестят слезы. Он не предал. Его предали, а он не предал. Спасибо, режиссер… А теперь город сквозь решетку, уплывающий город. Скоро мальчик сюда не вернется – родители оставят его в колонии. Они попросят, чтобы его там оставили. И вот единственное – его толстый, теплый, добротный свитер. И в круглую горловину этого свитера можно спрятать шею, подбородок – единственное, чему можно довериться, теплый шерстяной свитер. Он не обманет.

А вот опять она, беспомощная истеричка – мать. Тряпка-отец. Ничтожества и трусы – взрослые. Предатели. Обманутые… И обманщики.

Серый пейзаж, футбольное поле. Ребята из колонии играют в футбол. Они играют в футбол. Мальчик побежал за мячом. Кусты. Да, в кусты, в листья! И дальше, дальше. Вперед! Вперед! Вперед, мальчик, ведь там – море! Вперед. Они не догнали. Ты спасся. Мелькают деревья, кусты, беги, малыш, найди силы, вперед, малыш, вперед, ну их всех, пусть остаются, вперед, мальчик, беги, немного еще, деревья кончаются, пологая равнина, это же берег, берег, последнее усилие, малыш, ты сейчас взлетишь… Вот оно, море!

Видишь. Не надо плакать, мальчик. Это море. Это оно. Это свобода. Ты молодец, ты мужественный. Ты никого не предал, ты остался самим собой, ты победил. Море…

23

…Расшатанный старый письменный стол, стол-свидетель. Старая комната, здесь столько было всего! Здесь умирала бабушка на моих глазах… Никого больше не было из родственников, кроме двоюродной сестры – отец погиб, мать умерла очень давно, оставались бабушка и сестра. И вот – бабушка умерла тоже… Ничего, ничего, мы не сдаемся.

Зеркало, комод. Тетради… И тахта. И замок, который помогает в одиночестве в коммунальной квартире – закроешься, и пусть стучат, главное, не выдавать своего присутствия, не шуметь.

Они все врут, врут! Они… И она – тоже. Неужели все-таки прав Антон?

Музыка… Что может быть лучше музыки! Шестая симфония Чайковского… Когда-то не воспринимал ее, не понимал. Потом стала одной из самых любимых. Он, композитор, соотечественник, думал о том же, это же ясно. Музыка, отдушина-музыка… И вечно несчастная Россия. Почему? И все врут! Зачем? Вот и… Они не живут, они только делают вид. Пьют, едят, делают вид, подчиняются. Но не живут! Еще гадят, конечно, природу губят. И размножаются. Но – не живут. Выбирают наркотик! Водка-пиво, телевизор-кино. Шоу! Шоу-футбол, шоу-хоккей, шоу-роскошь, шоу-Актив. Шоу-дети… К которым относятся сплошь да рядом как к домашним животным и дрессируют на свой лад и манер. Дрессируют…

Или все-таки я не прав? Ведь действительно могло быть у нее что-то непредвиденное, и тогда я выгляжу как капризный ребенок, мальчишка глупый, а еще говорил, что Антон и Костя не понимают ничего, обвинял в черствости Антона… Но вдруг он, Антон… и на самом деле… прав? Ведь она… Она ведь говорила, что… Да, верно, она измучена, обманута столько раз, но… А кто не обманут? Мы же все…

А то, что произошло – случайность? Не говорящая ни о чем таком, а я, глупец… и тоже хочу подчинить? Она ведь была так расстроена и все-таки отошла от них, хотя он, ее муж, видел все, и ей, конечно же, было не очень-то ей удобно, мало ли… Но ведь их трое! Трое мужчин по-хозяйски, уверенно так, спокойно сажали ее в машину – привычно! – и она не хотела оставить их и идти со мной, как договорились только что, часа не прошло! Предала. И себя предала тоже! Кафе, ресторан, выпивка… Ясно. Но что же раньше-то?

Нет! Неправда то, что она говорила! Лгала… Лгала! То, что она говорила – неправда! Она тоже лжет! Как все? Как все!

Лора, милая Лора, я же люблю тебя. Я не прав, я знаю. Но что же делать? Или прав?…

Сколько времени? Третий час ночи.

…Только за апрель? – спросила она в первую ночь. Ту первую ночь, когда…

…Несчастный человек, понимаешь. Олег, милый мой. Я соскучилась по мужчине, понимаешь. Мне ведь тоже хочется иметь семью, как всем, я обыкновенная женщина. Ты такой хороший. Антон и Костя – дети, не понимают ничего. Хотя и играют в мужчин, мужиков. Придуриваются. Ты не обижайся, если что-то… Я никому еще так не рассказывала. Кроме тебя у меня только одна подруга, близкий мне человек. Единственная, кому я верю. И тебе…

О, боже, но что же делать?

Нет, так нельзя. Нельзя так. Как я хотел уснуть! Раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь… Сосредоточиться и ни о чем не думать. Вот так!