– Моя очередь, – тотчас деловито заявляет Виталий и целует Жанну теперь с удвоенным пылом.

И тут словно что-то толкает меня в грудь, сердце колотится, и ощущаю вдруг, что на глаза вот-вот навернутся слезы…

Но мы уже пьем теперь сухое вино, каждый из своей бутылки. А Виталий опять принимается целовать Жанну.

– Я еще хочу поцеловать Олега. Виталька, ты эгоист! – капризно говорит Жанна и отталкивает его.

– Пожалуйста! – весело соглашается Виталий, но улыбка его все же не совсем такая, как раньше. Или мне кажется?

Жанна смотрит на меня, ждет. А я…

– Ты правда разрешаешь, да, Виталь? – спрашиваю почему-то серьезно, хотя уже презираю себя за серьезность. Ну и дурак же я все-таки…

– Конечно! – кричит Виталий и начинает смеяться. – Все ясно с тобой, Олег! Впрочем, я тебя понимаю, ладно. Ты всегда был слишком идеалист. Давай лучше я тебя еще поцелую, Жанна. Скажи, только честно, кто лучше целуется, он или я?

Смеясь, он смотрит то на Жанну, то на меня, но смех его мне не нравится.

– Ты – хорошо, а как он, я пока еще не поняла, – отвечает Жанна и лукаво смотрит на меня, капризно надув губки.

А я не знаю, что делать, я готов провалиться сквозь землю, но не могу почему-то целовать Жанну, хотя она мне очень нравится, и я по-хорошему завидую Витальке. Но, черт побери, мне почему-то становится плохо, и ничего не могу поделать с собой.

Виталий целует Жанну уже и с каким-то чмоканьем даже, а я смотрю на березы и птиц. Я опять все порчу, я понимаю. Но ничего не могу поделать с собой…

Потом мы все спокойно потягиваем сухое вино, и голова у меня идет кругом – пьянею.

– Я хочу писать, пусти, Виталька, – неожиданно говорит Жанна. И, глядя на меня добавляет: – Олег, пойдемте со мной, я Витальке не доверяю, ну его!

Ничего себе… Я послушно встаю, и мы с Жанной отходим в сторону, в чащу молодых березок.

– Олег, отвернитесь пожалуйста, – просит Жанна.

Она присаживается под кустик, и я слышу звук бьющей в мокрую землю струйки. Ребенок, очаровательный, милый ребенок!

Она встает, я поворачиваюсь. Жанна смотрит на меня с улыбкой и детской какой-то беззащитностью. А я почему-то напряжен и скован. Я ненавижу себя!

Вскоре мы все уходим из леса и отправляемся по домам…

– Олег, звоните мне, если хотите. Виталька даст вам мой телефон, – говорит на прощанье Жанна. – И не забудьте о праздниках. Договорились вместе, ведь так?

– Обязательно!

Отличный солнечный день, молодец Виталий, очаровательная девчушка Жанна! Но ком стоит в горле у меня все равно. И лицо как маска. Все-таки я ненормальный какой-то… Ненавижу себя.

25

Да, вот что спасало меня всегда – фотография! Сначала – в детских садах. На природе и с девушками – потом. Спасибо, спасибо детям! И воспитателям…

Первый по порядку «майский праздник», 26-го апреля, намечался в самом большом из «объектов», я называл его «№1» или, по-другому, «Б.П.», что означало инициалы педагога Брониславы Павловны, милейшей пожилой женщины, которая была в курсе моих дел и относилась ко мне почти по-матерински.

– Мы ждем вас, Олежек, очень хорошо, что вы позвонили, а то я уже начала беспокоиться: праздники скоро, а наш Олег не звонит, – весело и бодро, как всегда, говорила по телефону неунывающая Бронислава Павловна, несмотря на то, что, как мне по секрету сказали, не так давно у нее был первый инфаркт. – Как ваши дела? Что-нибудь идет в журналах? Мы за вас все тут болеем…

Тут же дозвонился еще в несколько садов и договорился с заведующими. Звонил, конечно, не из коридора квартиры, а из уличного автомата. Никуда не денешься – конспирация.

Потом вернулся домой, раскрыл свой блокнот и позвонил Лианозовой, заведующей детской комнатой одного из отделений милиции. Туда-то уж смело можно было звонить из квартиры, даже для соседей очень хорошо – в воспитательных целях.

– Это отделение милиции? Здравствуйте. С вами говорит корреспондент журнала…

О Лианозовой очень хорошо отзывался Алик Амелин, рекомендовал как одну из возможных героинь очерка. Я застал ее на месте, передал привет «от Амелина из Горкома» и тут же получил приглашение. Договорились на 12 часов, прямо сегодня. Была не была: позвонил Алику и попросил устроить посещение тюрьмы, как тот обещал однажды. И Амелин заверил, что буквально на днях. Везло в то утро!

Вот любопытно: о журнале я уже почти и не думал. Мне было – интересно! На самом деле интересовала ПРОБЛЕМА. Люди, ребята, судьбы, жизнь… Я ведь действительно хотел написать ПРОБЛЕМНЫЙ очерк. Хотя возникло уже подозрение: чем лучше, чем серьезней я напишу, тем меньше шансов, что очерк будет напечатан в журнале. Однако не стоит об этом думать сейчас.

В двенадцать был у Лианозовой.

После маленькой простенькой Ваничкиной, бойкой и разговорчивой, Маргарита Ивановна Лианозова выглядела важной и представительной дамой, место которой, конечно же, не в милиции, а на каком-нибудь высоком представительном форуме или даже в конгрессе. Красивое лицо, эффектная прическа – этакая золотистая башня на голове, – строгий, слегка высокомерный взгляд, прямая осанка, легкий аромат дорогих духов. Императрица! Оценивающе посмотрела она на меня, потом осведомилась:

– Как там поживает Амелин? Он мне уже давно не звонил.

– Он часто вспоминал о вас и очень хорошо отзывался, – находчиво сказал я.

Маргарита Ивановна удовлетворенно потупилась.

– Ну, что ж, – произнесла она со значительностью после некоторого молчания. – Вы занялись благородным делом. Я только хочу предостеречь вас от поверхностности. Наше с вами занятие очень серьезное, а многие журналисты, к сожалению не понимают этого. Пишут что-нибудь легкое, с кондачка. Вы пришли вовремя. Как раз только что мы раскрыли одно дело, которое может вас заинтересовать.

– Какое же дело? – спросил я с готовностью.

– Но я советую вам не торопиться, – еще раз спокойно сказала она, не отвечая на мой вопрос. – Походите к нам, присмотритесь, не бойтесь потратить время. Только тогда вы сможете хоть что-то понять… А теперь пойдемте, – она встала. – Я познакомлю вас с нашим начальником по уголовному розыску.

И пошла впереди, не оглядываясь, строгая, стройная, благоухающая, в элегантном сером костюме.

Вошли в какой-то кабинет.

– Вот человек от горкома комсомола, журналист, студент Литинститута. Его Амелин прислал, – сказала Маргарита Ивановна мужчине, сидевшему за столом.

Начальник уголовного розыска встал и пожал мне руку. Он был крупный, крепкий, с густыми курчавыми волосами, и рука его была широкая, сильная.

– Урнов, – представился он.

– Григорий Иванович Урнов – наш начальник по уголовному