Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вместе померли, вместе и лежать будете, — вздохнул старик, промокая платком вспотевший лоб.
Коротко помолившись у могилы, он кивнул послушнику:
— Закапывай, Акимушка.
Тот принялся работать лопатой…
Закончили с захоронением вовремя. Священник постоял у невысокого холмика, перекрестился.
— Запомни, Аким: никто не должен знать о том, что мы с тобой похоронили здесь этих людей. Никто!
— Никто. И никогда, — повторил блаженный.
— И о криках забудь. О плаче и о стрельбе также не вспоминай. Не было этого.
— Не было…
— А теперь, сын мой, ступай за тележкой, в которой мы в холода возим уголь и дрова.
Вскоре стукнула дверь небольшой хозяйственной постройки, где хранились дрова с инструментом. Послышался знакомый скрип старых колес.
— Так не годится, — прошептал отец Илларион. — Вези ее к воротам. А я схожу за лампадным маслом.
Спустя несколько минут он вышел из храма с небольшой бутылочкой в руках. Заперев двери на ключ, старик аккуратно смазал маслом металлическую ось тележки. Скрип исчез.
— Другое дело. Пошли.
Они вышли за ворота храма и направились по улице Красина к дому отца Иллариона.
Вокруг по-прежнему было тихо. Сумерки превратились в непроглядную темень. Лишь кое-где светились тусклыми желтыми пятнами окна в домах.
Шли молча. Впереди налегке вышагивал священник. За ним катил тележку послушник. Он никогда не задавал вопросов, просто с дотошной аккуратностью выполнял любые поручения. При этом не рассуждал, не вдавался в подробности, в душу с расспросами не лез. И, пожалуй, сейчас отец Илларион по-настоящему оценил его молчание, ибо на некоторые вопросы ответов у него определенно не было.
Москва
Август 1945 года
Сермягина доставили на автомобиле прямо до места жительства — в небольшой поселок с названием «Заветы Ильича». Хотели подвезти к школе, да на главной улочке навстречу попался трофейный мотоциклет поселкового председателя Павла Андреевича Судакова.
— Останови, — попросил водителя Старцев. — Мой знакомец. Помогал по одному делу…
Майор вышел из машины, поприветствовал председателя, пятидесятилетнего мужчину, поблагодарил за понимание с Сермягиным.
Судаков расспросил о здоровье, о делах, осторожно предложил:
— Может, чайку со свежим хлебцем и медком нового урожая? Вон моя контора — на углу улицы.
Старцев поглядел на часы. Вечерело. В отделе управления в данный момент работали Олесь Бойко и Вася Егоров. Первый инструктировал сотрудников охраны, которым завтра предстояло дежурить в больнице на Соколиной Горе. Второй занимался архивными делами предателей, служивших под немцами в оккупированном Смоленске. Баранец, Горшеня и Ким встречались с Шандором в мытищинском таборе. Саша Васильков провожал Валентину домой. Вроде все при деле. До встречи в отделе, назначенной на двадцать один час, время было.
— Не откажусь, — согласился Старцев. И, открыв заднюю дверцу автомобиля, протянул руку: — Ну, прощай, Иван Лукич. Спасибо тебе за помощь. Приятно было познакомиться.
Тот крепко пожал майору руку:
— Обращайся, тезка, хорошим людям завсегда рад помочь.
Старцев обратился к водителю:
— Отвези его до школы и подъезжай к конторе председателя.
* * *
На самом деле горячий чай и свежий хлеб с медом Ивана интересовали меньше всего. Просто хотелось поговорить с человеком, занимавшим беспокойную должность поселкового председателя. Судаков ежедневно мотался не только по поселку, но и по всему району, встречаясь с разными людьми и решая множество вопросов.
«Вдруг Павел Андреевич слышал об убийстве священника? — подумал майор. — Мужик он правильный, член партии, воевал, до Кенигсберга дошел… Вон как в прошлый раз активно помогал! Да, село Челобитьево находится на восемнадцать километров ближе к Москве, но чем черт не шутит?..»
Они вошли в скромный кабинет. Судаков предложил стул, сам распалил керосинку и поставил чайник.
— Вот электричеством занимаемся, столбы устанавливаем вдоль дороги. Скоро свет, значит, к нам проведут. Заживем! — с гордостью доложил он. — А ты, Иван, значит, все жуликов ловишь?
— А куда ж деваться? — Майор снял фуражку и вытер рукавом пот. — Днем и ночью ловлю, да только их, гадов, меньше почему-то не становится.
— Да-а, развелось этой парши за время войны. Ничего. Если дружно возьмемся — выведем!
— Это точно… Сейчас вот убийство священника расследуем, — сказал Старцев и внимательно посмотрел на Судакова.
Тот перестал кромсать ножом свежий хлеб.
— Это не того ли, из Челобитьева?
— Того. Уже слышал?
— Так об этом в поселке сразу заговорили. Его ж ночью убили?
— Ночью.
— Вот. А на следующий день уже вся округа знала.
— Быстро здесь слухи расползаются, — вздохнул Иван, расстегивая верхнюю пуговицу рубахи. Глянув на телефонный аппарат, спросил: — Работает?
— Работает.
— Позвоню?
— Конечно.
Дозвонившись до управления, Старцев попросил телефониста соединить его с отделом.
— Да, слушаю, — поднял трубку Егоров.
— Вася, это я, Старцев. Как продвигается работа?
— Хорошо, что позвонил, Харитоныч! Тут такое дело, — начал заместитель без долгих предисловий. — Комиссар Урусов связался с начальником Главного архивного управления НКВД СССР.
— Знаю такое. Что он ответил? Дела предателей для изучения даст?
— Даст, но вопрос в другом.
— В чем же?
— Всего по Смоленску полицаев получается многовато — около четырехсот человек.
— Да ты что? Неужели около четырехсот? — не поверил своим ушам Старцев.
— Да ты не пугайся, — поспешил успокоить его Егоров. — Во-первых, это за весь период оккупации: с сентября сорок первого по октябрь сорок третьего. Во-вторых, в этом списке шестьдесят процентов — не местные, не смоляне, а с других регионов или же бывшие военнопленные, давшие согласие сотрудничать с немецкой военной администрацией. И, наконец, в-третьих, половины из составленного мной списка уже нет в живых.
Иван поскреб пятерней голову и молниеносно принял решение.
— Значит, так, Вася, выбери из этого списка только тех, кто, во-первых, до сих пор жив. Во-вторых, меня интересуют те, кто добровольно подался к немцам и стал полицаем в первые дни оккупации, то есть чтобы на момент прихода в Смоленск немецких войск эти люди проживали в городе. Ясно?
— Яснее не бывает. Сделаем.