Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разумеется, мы обменялись рукопожатием задолго до того, как я погрузился в подобные размышления. Он поприветствовал меня, сел и предложил сесть мне.
— Я получаю только положительные отзывы о вас, отец.
— Благодарю вас, епископ Скалли, — сказал я. — Видимо, они сильно отличаются от моих собственных отчетов.
— Несомненно. В каком возрасте вас рукоположили?
— В моем классе было два священника старше меня, епископ Скалли. Гораздо старше. Мне было двадцать шесть. Сейчас мне двадцать восемь.
— Tempus fugit[7], отец. Ваши старшие однокашники были вдовцами, оба. Зрелыми мужами за пятьдесят, которые потеряли своих супруг и приняли благородное решение посвятить остаток жизни Богу. Но двадцатишестилетний мужчина в аналогичной ситуации — совсем другое дело, верно? Или двадцативосьмилетний.
— У меня нет подобного опыта, епископ Скалли, но мне кажется, вы правы.
— Вы тоже были женаты, отец. Ваша жена умерла?
Я кивнул и не стал говорить, что она умерла несколько веков назад.
— Все молодые мужчины подвержены плотским соблазнам, отец. Меня самого томили чувственные желания в вашем возрасте.
— Плотские соблазны имеют надо мной меньше силы, чем прочие, епископ Скалли.
Несколько мгновений мы пристально смотрели друг на друга, потом я отвел глаза.
— Существует семь смертных грехов, отец. — Епископ говорил почти шепотом. — Вожделение — один из тяжких грехов, но не самый страшный. Гордыня хуже, это самый тяжкий грех. Несомненно, вы подвержены гордыне.
Я пожал плечами:
— Наверняка, епископ Скалли. Я этого не сознаю, но, возможно, это свидетельствует о моей ослепленности гордыней.
— Вы высокий, сильный молодой мужчина, отец. Молодые люди в приходе Святой Терезы трепещут перед вами. Вы гордитесь этим?
— Сила хороша только в том случае, когда используется во благо, епископ Скалли. Физически сильные мужчины — а я знавал многих, превосходящих меня силой, — скоро понимают, сколь слабы они на самом деле. Что же касается моего роста, мне часто приходилось спать на полу или на кроватях, слишком коротких для меня. Я бы охотно стал покороче, если бы мог.
Он кивнул, поглаживая нижнюю губу большим и указательным пальцами.
— Приход Святой Терезы весьма велик, отец.
Я кивнул — да, мол, знаю.
— Большой приход и крайне трудный. Мне бы очень хотелось назначать лучших священников в лучшие приходы. От кадровой работы одна головная боль, и я в любом случае лишен такого удовольствия.
— Понимаю, — сказал я.
— Большой и трудный приход, но это не единственная причина, почему у отца Худека два помощника. Два? — Епископ покачал головой. — Два помощника, когда у нас так мало приходских священников? Когда во многих приходах вообще нет настоятеля? Надеюсь, вы учитесь на его примере, отец.
Я сказал, что стараюсь пользоваться каждой возможностью пополнить багаж своих знаний, какая мне представляется, — что-то в таком духе.
— Уверен, вы задумываетесь о своем поведении теперь, когда у вас есть свой собственный приход.
— Не так часто, как следовало бы, епископ Скалли. Мне кажется, я получу должность настоятеля еще не скоро.
Он улыбнулся, не разжимая губ.
— Подумайте поосновательнее, отец. Возможно, вас введут в должность раньше, чем вы ожидаете.
Мне еще надо написать столь многое, а времени, возможно, осталось совсем мало. Я теряю всякое терпение с этой ручкой и жалею, что не могу подгонять ее пинками и кнутом, как осла. Где кливера для шариковой ручки, рекламирующей бюро похоронных принадлежностей? Где лиселя для нее?
* * *
Ну ладно. Я оставил капитана Берта и вернулся на «Розу» с людьми, которых он мне дал. Ветер крепчал, и «Уилд», поначалу собиравшийся оставаться с нами до рассвета, быстро скрылся из виду. При сильном ветре корабли представляют опасность друг для друга, и вдобавок уже наступала ночь, а в темноте опасность столкновения возрастает.
Вот так все началось. Мы с капитаном Бертом сошлись во мнении, что Ромбо не появится, покуда «Уилд» остается в пределах видимости, — он походил на испанский корабль, поскольку изначально и был испанским. Капитан Берт выделил мне дюжину опытных моряков, которые все были англичанами, кроме О’Лири, а затем мы с ним обменялись рукопожатием и условились встретиться в конце сентября.
Ночью, когда «Розу» швыряло на волнах и шпангоуты трещали, я рассказал все, что счел нужным, Жардену и Антонио, а также Азуке, поскольку она пришла с Жарденом и я не хотел ее выгонять.
— Меня волнуют два вопроса, — сказал я. — Первый касается Ромбо. Капитан Берт полагает, что он вернется, как только «Уилд» уйдет. Я держусь того же мнения — во всяком случае, я думаю, что он попытается вернуться. Но Ромбо не знает навигацкого дела. Нам нужно днем и ночью зорко следить за морем и подходить к каждому замеченному судну достаточно близко, чтобы рассмотреть хорошенько.
Антонио потеребил бороду.
— А если судно окажется испанским военным кораблем, капитан?
— Мы пойдем под испанским флагом, — пояснил я. — Ромбо это не остановит — ничего другого он от нас и не ожидает.
— Нам будет не уйти от погони, даже с временной мачтой.
— Которую мы еще не установили, — добавил Жарден.
Я пожал плечами:
— Убегать мы не станем. Ты прилично говоришь по-испански, Антонио, и я неплохо знаю испанский. Мы «Санта-Роза» из Гаваны. Мы попали в беду, и нам требуется помощь.
— А если они предложат помощь, капитан?
— Мы ее примем, разумеется. И поблагодарим благодетелей со слезами на глазах. Но они не предложат. Чем хуже будет выглядеть наше положение и чем большей помощи мы попросим, тем сильнее они захотят убраться прочь.
Жарден потер ладони:
— Попросите воды, капитан. Каждый корабль нуждается в воде, и ни один не хочет делиться.
Антонио кивнул:
— И лекарства. Врача, коли они любезно согласятся прислать к нам такового.
— Точно, — сказал я. — Врача и лекарства, и мы поклянемся, что у нас на борту нет никакой заразы. Чем горячее мы будем клясться, тем подозрительней это покажется. Бо́льшая часть команды останется внизу — чем меньше людей они увидят на палубе, тем лучше.
— А что нам действительно нужно? — подала голос Азука. — Надо это и попросить.
— Непременно попрошу, — заверил я. — Вдруг дадут…
— Вас волновали два вопроса, — сказал Антонио. — Какой второй?
— Нам придется пройти вдоль побережья несколько тысяч миль и обогнуть мыс Горн. Что, если люди не захотят?