Альвов он не любил. И Нира чувствовала эту его нелюбовь, недоумение оттого, что кто-то может думать иначе, и, наверное, даже понимала, что у него имеются причины, ему ведь больно было, если чешую всю и начисто и кожу тоже… когда она случайно чашку с горячим чаем вывернула, и на руки, то было жуть до чего больно. И пузырь появился, который отец прокалывал стерильной иглой, а Нира плакала. Ната в кипяток едва ли не с головой сунули. Но ведь те альвы, которые плывунец делали, и найо Луари – совсем разные вещи… или не вещи, разные альвы, так, пожалуй, правильней говорить.

– Мы здесь прятались, когда… город зачищать стали… ну, тех, кто полукровки и потенциально преступный элемент… – Про преступный элемент писали в листовках, которые теперь доставляли вместе с газетами и серыми конвертами с пропечатанным адресом ближайшего отдела безопасности. А вот обратного адреса на них не было, и отец сказал, что это нарочно сделано, чтобы люди не боялись доносы писать.

Сам он конверты отправлял в камин.

– Папа говорил, что бояться нечего, но мама… она сказала, что лучше, если поберечься, что мало ли… нам многие завидовали, а если завидуют, то могут и написать, что мы против королевы умышляем, и тогда… мы сюда приехали. Жили.

– Долго?

– Долго… несколько месяцев… мы бы еще оставались, найо Луари говорила, что мы можем оставаться столько, сколько хотим…

– Но?

Он четко умел улавливать недосказанное, и Нире пришлось признаться:

– Мама сказала… сказала, что здесь больше небезопасно… что ситуация изменилась и… и лучше иметь в друзьях людей, чем альвов.

Она говорила это отцу, а тот слушал. И не возражал. Он никогда-то не умел возражать маме. Сама же Нира пряталась в шкафу. Уезжать ей не хотелось совершенно, но разве ее когда-нибудь спрашивали?

– Мы вернулись в город…

И мама возмущалась тем, что дом зарос грязью…

– …а потом нас с Миррой вообще отправили к тетушке… она тут недалеко… у нее свое поместье, и раньше они с мамой не ладили совсем, но потом помирились. Тетка на самом деле не нам тетка, а ей и старая дева… и у нее было скучно, но в город было нельзя возвращаться.

Потому что в городе появились псы, но об этом Нира узнала много позже, как и о том, что найо Луари умерла…

– Скажи, – Нира стиснула кулачки, потому что не знала, как правильно задать этот вопрос, – Ийлэ… она действительно здесь? Папа говорил… а я…

– Подслушала.

– Да.

Нат кивнул.

– Здесь… папа еще сказал, что она сошла с ума.

Нат покачал головой.

– Нет? Это замечательно… мы не то чтобы дружили… она старше меня… на три года… и даже больше, чем на три, а три года – это много… ну я так думала, что много… но, в общем…

Она вытащила из рукава цепочку, которую прятала весь день.

– Это… это Ийлэ ее папа подарил…

Капелька-жемчужина, обрамленная в золото. Простенькое девичье украшение, которое когда-то так понравилось Мирре, что она несколько дней приставала к отцу, а он отказал: дорого. И тем удивительней было, что заветная подвеска появилась в Мирриной шкатулке.

Откуда?

Нира не знала.

Но знала, что пропажу сестрица обнаружит не скоро: оно ей уже надоело. Ей все быстро надоедает, а потому… и вообще, справедливо будет, если подвеска вернется к Ийлэ.

– Передай, пожалуйста?

Пес протянул руку, на его ладони черная жемчужина гляделась вовсе крохотной.

– Ты мне так доверяешь?

– Да, – ответила Нира и поняла, что и вправду ему доверяет.

Он вздохнул и спрятал подвеску в карман.

– Передам… а тебе, наверное, пора… хватятся еще…

– Это вряд ли, – с некоторым сожалением вынуждена была признать Нира. – Меня никто и никогда… но да, наверное, надо…

Не хватало, чтобы матушка решила, будто Нира нарочно прячется. Ругать будет. И больше не возьмет с собой, а ей очень хотелось вновь оказаться в этой усадьбе и, быть может, встретить Ната, в конце концов, они же не договорили.

О молоке она вспомнила, лишь оказавшись у дверей комнаты; Нат проводил и еще тихо ворчал, что Нира туфли бросила, ведь полы в доме холодные, а люди – слабые существа, и будет нехорошо, если Нира простудится. Простужаться она не собиралась, но его беспокойство было приятно. О ней никто прежде не беспокоился.

– Мы… встретимся? – спросила она, хотя благовоспитанным девицам не полагается задавать подобных вопросов.

– Встретимся, – ответил Нат, и ему Нира поверила.

Она вздохнула, вернула свитер, в котором и вправду было теплее. Обулась, чтобы у дорогой матушки не возникло подозрений, и дверь толкнула.

В комнате было темно.

– Нира, где тебя носит? – раздался матушкин раздраженный голос. – Мирре давно уже спать пора. Помоги сестре раздеться.

Ну конечно, кто еще будет исполнять обязанности горничной?

К огромному неудовольствию Мирры, спать пришлось в одной кровати, и пусть кровать эта была огромной, она все равно жаловалась.

– Когда я стану хозяйкой, наведу здесь порядок… – простонала Мирра, ворочаясь, и Нира не отказала себе в удовольствии поправить дорогую сестрицу:

– Если станешь.

Гости отбыли после полудня.

– Знаешь, – сказал Райдо Нату, который беззвучно возник за левым плечом, – у меня появилось преогромное желание пересчитать серебряные ложечки.

– А сколько их должно быть? – Желания Райдо Нат полагал почти приказами.

– Хрысь его знает… сколько бы ни было, готов на хвост поспорить, что стало меньше…

Нат пожал плечами и сказал:

– Вернутся?

– Конечно, вернутся… знать бы, что им здесь нужно…

Райдо вдохнул морозный свежий воздух.

Зима.

Здешняя зима была мягкой и сладкой, с пушистым снегом. Небо синее. Солнце желтое, яркое до того, что Райдо щурился, прикрывая глаза ладонью. Дом укрыло. И сад тоже, из сугробов торчат ветви яблонь, льдом посеребренные. Красота.

– Поехали кататься? – предложил Райдо, присаживаясь. Он сунул растопыренную пятерню в пуховой сугроб.

Не холодно.

А там, на чердаке, вчера казалось, что дом этот несчастный по самую крышу занесет, а может, и крышу тоже, останутся торчать кованый флюгерок да труба кирпичная. Или ветер обрушит стены, ярился-то, ярился, а ничего, затих, устал, наверное.

И Райдо устал, не вчера, но много-много раньше, а вчера он сидел с людьми, слушал пустые разговоры, которые крали его время, – у него не так уж много времени осталось. Улыбался.