–Даже представить себе не могу, – ответил честно художник, внимательно вглядываясь в неразгаданность.

Храму больше тысячи лет, но ни в одной из древних летописей не упомянули ни слова об этих символах, словно они здесь, как должное, и объяснять эту странность нет надобности. Кто знает, что там было в голове у предков! Они ведь были совершенно другими людьми!

Храм не обладал чудотворностью, не творил волшебства, но люди тянулись к нему, веря в его отличительность. Имя храма – Новорождённый, но на данный момент времени имя не соответствовало его душе, по мнению художника. Душа была формой сердца, и в ней заключались совершенно иные смыслы, а люди восприняли всё это, исходя из своей Веры или, как сказал Иллиан, надежды.

В голове символы выстраивались цепочкой и пытались объяснить, для чего они здесь, но это было сложно, даже для восприятия художника, рисующего души. Попытки были тщетны, древний разум младому уму не понять, как бы он не напрягался и не горбился. На цитатах строится мир и пишется история. Как желали умные люди, так её и написали, а наше дело – верить или нет…

–Храм желает быть нарисованным, – тихо прошептал Арлстау, чтобы никто кроме Иллиана не услышал.

–Как ты это понял?

–Душа храма кричит об этом!

–А символы?

–А символы царапал сумасшедший.

–С чего ты решил? – удивился Иллиан.

–Как сейчас вижу, как он пишет их, а его мысли монотонно повторяются. В них наваждение, разум человека принадлежал не ему.

–То есть, символы ничего не значат?

–Не совсем. Сумасшествие лишает разума, а не смысла. Никто не способен лишить существования такое чудо, как смысл. Здесь тысячи символов, и все на разных, вымышленных языках. Твои символы, как ты и сам, наверное, знаешь, встречаются лишь раз, в левом, верхнем углу стены…

–Как понять, вымышленные языки?

–Кто-то сам придумал их. Когда к каждому слову подбираешь какой-то символ и выбираешь ему значение – это и есть создание собственного языка. Почему я знаю это? Потому что сам придумал свой собственный, немой язык – он не звучит, он лишь в письменной форме. Мой мозг чуть не расплавился, когда я запомнил все символы. Человек, написавший всё это, придумал более двадцати языков. Не все слова для нас с тобой, мой друг, но какие-то посвящены тебе и мне. Чтобы узнать какие, мне нужно пообещать душе храма, что я её когда-то нарисую.

–И всего то?

–Для тебя это «всего-то», а для меня это нарушение закона мироздания. Это будет нечто большее, чем душа. Храм просит слишком много…

–Не будь так наивен перед мирозданием. Если ты существуешь, стоишь передо мной, а недавно вдохнул жизнь в безмолвные деревья, то нет никаких законов мироздания. Всё имеет право на существование, а душа храма тем более…

Слова Иллиана вдохновили, взбудоражили прежнюю смелость, и художник, немедля, повернулся лицом к символам и дал храму свою клятву, не сорвав ни слова вслух.

Стоило ему поклясться, как сразу же увидел значение надписи, предназначенной для них и чуть не рассмеялся от того, насколько мал мир.

В этой фразе присутствовал лишь верхний символ лица Иллиана – тот, что похож на птицу, и он прозвучал дважды, имея значение «небо», а не «полёт». Узрев фразу, на ум ничего не пришло, но в воображении мелькнул город, и художник всё понял – этот город он нарисовал на той самой картине, что продал за немыслимые деньги.

Почувствовал его душу, что так похожа на душу Беззащитного леса, но в основе её не живность, а люди. Затем рассмотрел, где она находится и уже знал, куда им ехать…

–Удивительный храм, – воскликнул он полушёпотом.

–Ты уже поклялся?

–Уже знаю ответ.

–И какой?

–Небо на земле, небо под ногами – таков ответ! – воскликнул художник.

Иллиан вздрогнул, слова его, явно, задели и о чём-то ему рассказали, а Арлстау, сделав вид, что не заметил этого, продолжил:

–Символ на твоём лбу означает «небо». Нам с тобой посвящена лишь эта фраза, остальное написано не для нас. Храм давал ответы не только нам и после нас ответит многим, кто в него зайдёт. По крайней мере, я надеюсь на это, что не только вокруг нас крутится Земля…

–Что же это может значить? – спросил в ответ, сделав вид, что не понимает.

–Это город.

–С чего ты решил?

–Увидел его.

–И в нём небо лежит на земле?

–Не в прямом смысле, но да.

–И что же мы должны найти в этом городе?

–Не знаю. Возможно, свою судьбу…

–Ты видишь так, словно способен узреть своё будущее, но не можешь его распознать, – неожиданно заявил Иллиан с недовольством.

–Хорошо, что так. Не хотелось бы знать заранее, что меня ждёт.

Художник засобирался выйти из храма, но Иллиан остановил, больно схватив сильными пальцами за плечо. Его глаза горели, и взгляд был без ума.

–А что можешь сказать про значение всех трёх моих символов?

–Думаю, ответ на это каждый день мелькает в твоей голове, и ты не догадываешься, что это именно он. Я пообещал не спрашивать тебя про то, что тебе больше века. Когда решишься сам рассказать, я постараюсь объяснить тебе ответ…

Иллиан был в ступоре, глаза расширены, а пальцы отпустили затёкшее плечо художника. Художник направился к дверям, а тот так и остался стоять на месте, как вкопанный, очарованный хитростью, но разозлившийся на неё.

Арлстау не собирался рассказывать ему его судьбу даже, если он раскроет все свои тайны, не собирался и душу храма рисовать именно сегодня, решил оставить это на потом, как гарантию того, что не умрёт, пока не нарисует.

Но планы переменчивы, а обстоятельства созданы для перемены решений.

Выходя их храма, на той самой первой ступеньке лоб в лоб столкнулся взглядом со своей родной сестрой, что заботилась и переживала о нём больше других, и на секунду потерялся, не знал, как быть. На лице яркие краски, на сердце болезненные пятна, и эмоций не скрыть.

Она уже собиралась зайти в храм вместе с братом художника, но остановилась и не смогла оторваться от взгляда Арлстау. На лице красовалось удивление – такое ощущение, что она узнала его и сейчас закричит об этом на весь мир, но пока что не кричала.

По брату этого не скажешь – судя по его взгляду, он видел художника впервые и родного в нём не замечал, хотя они все между собой чем-то, но были похожи.

«Никому не звоню, никого ни с чем не поздравляю!» –