– Вот она. Деревня, – угрюмо сказал он. – Твой отец полил кровью эту землю, но вижу, что жизнь тебя уже наказала, да и его наверняка тоже.

Вокруг были только покрытые мхом руины и множество растущих повсюду цветов. Сначала я подумал, что они растут здесь сами по себе, потом узнал знакомый вкус в сочетании цветов: видимо, подобные предпочтения у людей проявляются не только в одежде, но и в выборе растений. Нежные пастельные оттенки с редкими вкраплениями ярких красок: маргаритки, пушистый розовый подбел, белые звезды куропаточьей травы, сквозь которые кое-где прорывалась алая и лиловая герань.

Растерянно озираясь, я вылез из экипажа. Я был уверен, что праведники, которые до сих пор где-то скрывались, выйдут мне навстречу и дадут все ответы, но руины выглядели совершенно заброшенными и мертвыми.

– Это не может быть здесь! В сказке говорится, что путь к деревне далек и труден, добраться до нее почти невозможно, а мы в двух часах езды от Дублина по прямой дороге. Да сюда туристов возить можно!

Фаррелл насмешливо посмотрел на меня.

– Сказки вечно все преувеличивают. Уверяю тебя, это то самое место, где много поколений хранили танамор.

– Если его так легко найти, почему никто не рассказал мне об этом в письмах? Почему каждая ирландская собака не знает, как сюда доехать? Где таинственность? Почему эти праведники с танамором так плохо прятались?

Фаррелл вздохнул и сел на какой-то валун.

– Да они и не прятались, парень. Думаешь, так много было желающих вернуть своих умерших?

– А что, нет?

Он глянул на меня со снисхождением.

– Сказку каждый знает: юноша, которого вернул танамор, плохо кончил. Когда-то многие знали, как сюда добраться, но одно дело – лелеять в душе надежду и сказку, и совсем другое – решиться вернуть того, которого забрала сама смерть. Надо быть очень влюбленным или очень отчаянным, чтобы вмешаться в ее планы. Мой народ мудр, он знает: каждому свой час. Большую часть времени мы просто выращивали овец и жили обычной деревенской жизнью.

– Мы?

Фаррелл тяжелым жестом вскинул руку и потер щеку. У него были яркие голубые глаза с темными ресницами, очень молодые на помятом лице.

– Дед говорил, во времена его деда людей к нам приезжало больше – тогда сказки еще были частью жизни, да и люди были более рисковые. Но чем дальше, тем реже приходили желающие, в каждом новом поколении все меньше людей искали сюда дорогу. – Он глянул на меня и криво усмехнулся. – Я, когда услышал, что мертвецы восстали, сразу смекнул: без танамора не обошлось. Тупые англичане даже тут ухитрились напортить, ничего другого я и не ждал. Руки у вас загребущие, а разума нет. Вы похитили священную реликвию, но оставить ее в покое? Куда там!

– Мой отец оставил! – выпалил я. Глупо было защищать отца после всего, что он натворил, но я, как ни странно, все равно за него обиделся. – Он трилистником не воспользовался, и его друг тоже, так что вот это все… – я обвел широким жестом всего себя, – не из-за них. Из-за Гарольда.

– Из-за Гарольда Ньютауна? – натянуто спросил Фаррелл. – А твой отец…

– Джереми Гленгалл.

– Высокий, худой, волосы вьются?

– Точно он, – сказал я. Фаррелл выдавил бледное подобие улыбки, и я осторожно спросил: – А вы это знаете, потому что?..

– Мне было десять. Я единственный, кто выжил в тот день.

Я сглотнул. О таком врать не будешь, но если все так, значит…

– Нет никаких праведников? – жалобно спросил я.

Как же жалко расставаться с мечтой!

– Нету, парень. Только я, и я уж точно не праведник. – Фаррелл поморщился, как от боли. – Я спрятался, англичане меня не заметили. Но я все слышал: как Ньютаун собирал солдат, как грозил им, что здесь живут колдуны, которые нашлют на них порчу, – и все равно не вылез из укрытия. Даже двинуться не смог, не побежал предупредить своих. Страх убивает, иногда в самом прямом смысле. Я трус, парень. Поэтому и жизнь у меня вышла такая жалкая.

Я умоляюще глянул на него.

– А мой отец правда пытался остановить Гарольда?

– Правда. Он и еще второй, полный такой, имя я не услышал.

– Вернон Роуз. Муж леди Бланш. – Я помолчал, набрался мужества и сказал самую ужасную правду о самом ужасном, что сделал в своей жизни: – Я убил Гарольда Ньютауна.

Фаррелл повернулся ко мне, и взгляд его просветлел так, что я вдруг понял: вот с чего надо было начинать, чтобы он открыл мне дверь.

– Как он умер?

– От удара электричеством. Ничего не успел понять. А еще он один из восставших.

Он дернул головой и отвел взгляд.

– Вот это новости… Знаешь, я столько лет мечтал ему отомстить. Сам я слишком труслив, чтобы искать его, и просто ждал, сам не знаю чего. Ну вот и дождался, а легче что-то не стало.

– Фаррелл, ты последний хранитель танамора, ты тот праведник, которого я ищу! – Он грустно хохотнул, но я продолжил, хватаясь за свою единственную надежду: – Умоляю, скажи, что мне нужно сделать, чтобы все прекратилось? Эта деревня все равно волшебная, так? Тут наверняка есть какое-то особое место, святилище, которое может упокоить всех этих людей!

– Парень, это самая обычная деревня. Здесь абсолютно ничего нет, кроме костей моих родичей и всех, с кем я рос. И какой я тебе праведник, ты чем меня слушал?

Я в растерянности сел на землю. Если единственный выживший житель деревни не знает, что делать, то все безнадежно. Нет никаких мудрых старцев, которые решат все проблемы. Упокоить восставших невозможно. Разве что…

– Я привезу сюда танамор! В нем же все дело! Он в Дублине, и я знаю, где его найти! Верну его сюда, и тогда все закончится.

– Мне бы твою уверенность хоть в чем-нибудь в этой жизни, – философски протянул Фаррелл. – А меня забрось-ка домой, надо выпить.

– Нет. Ты повезешь меня. Ты хорошо управляешься с лошадьми, с тобой мы доберемся быстрее.

– Да не поеду я ни в какой Дублин! Это выдумка, сказка, ты сам себе вдолбил в башку, что это сработает!

– Паршиво обстоят дела, – сказал Киран, который давно молчал, сидя на остатках каменной стены, и подавленно слушал наш разговор. – Но совершать безумные поступки в надежде добиться правды? Звучит отлично. Дерзай, Джон.

– Немедленно вези меня в Дублин, – сказал я, глядя Фарреллу в глаза.

Тот вздохнул, тяжело, как большая собака.

– Бесстрашный ты, парень. Это ничего не даст, но ладно, мне нравится твоя решительность. Мало на свете таких людей.

И он забрался на козлы. Правил Фаррелл отлично, и сквозь те же дивные пейзажи мы понеслись обратно. Всю дорогу мы с Кираном смотрели на море и молчали. На него я не глядел – видел, что ему недолго осталось, и от этого у меня ныло сердце.