– Неужто достал? – спросил Фаррелл, не оглядываясь.

– Да! Едем в Тилмароун. Теперь все будет в порядке, – едва шевеля губами, пробормотал я.

После такого взрыва бодрости силы меня оставили. Я лег на сиденье всем телом, вытащил трилистник и обеими руками прижал к груди. В этот раз я знакомой дорогой не любовался, не думал о погоне, просто лежал, свернувшись и закрыв глаза. Киран сидел рядом и тоже не двигался, но я чувствовал его присутствие и горестно размышлял, что о моих неудачах уже впору сложить какую-нибудь поэму. Найти друга, которого неизбежно придется потерять? Достойная судьба для Джона Гленгалла!

Мне показалось, что доехали мы очень быстро, – я только закрыл глаза, а меня уже трепал за плечо Фаррелл. На негнущихся ногах я вылез из экипажа, с трудом разжал онемевшую руку и показал Фарреллу три стянувшихся вместе обломка мрамора.

– Тот самый? – спросил я.

Редко увидишь на человеческом лице такое потрясение. Даже приятно стало, что я смог кого-то настолько удивить.

– Да, – выдохнул Фаррелл.

Я протянул ему трилистник, но он отдернул руку.

– Фаррелл, забери его. Я должен отдать его праведникам, хранителям, а ты – последний из них!

– Я не могу. Я не праведник, Джон.

– Будешь им, если захочешь!

Но он не взял.

– Никогда. Не могу его коснуться, я этого не заслуживаю. Я не спас своих.

– Ты был ребенком! Любой бы испугался! Все эти счета уже закрыты!

Фаррелл помолчал, потом через силу заговорил:

– Не только из-за того, что я сделал. Знаешь, что самое ужасное? Мне трудно это признать, но есть кое-кто, кто виноват еще больше англичан. Мой отец. Он это начал. Деды говорили: нам нельзя убивать, потому что нам дана власть над жизнью, но не над смертью. А он все равно это сделал. Я так злюсь на него! Не могу простить. И не могу коснуться священных камней с таким злом в сердце.

Он суеверно посмотрел на них и шагнул назад.

– О… Твой отец был тем самым человеком, который отказался сдать деревню без боя и ранил Гарольда, а потом вернул его, – понял я. – Знаешь, я тоже злюсь на своего отца. Он не успел остановить Гарольда, потом согласился хранить свою часть трилистника. Злиться – обычное дело, просто это бессмысленно и уже неважно. Они умерли, Фаррелл, а ты жив.

– И я не могу себя за это простить! – крикнул он, разом потеряв выдержку.

– А я злюсь на нашего с Молли и Лиззи отца, что он умер, – внезапно сказал Киран. Он сидел, прислонившись спиной к валуну. – Мы были маленькими. Он погиб в море, на рыбалке. Даже попрощаться не успели.

– Тебе надо себя простить, Фаррелл, – отрезал я. – Ты должен жить дальше. Разве это не странно, что через сорок лет после того дня мы, их дети, стоим на том же месте? Все началось здесь, так пусть здесь и закончится!

Он издал сухой смешок:

– Мне жить уже поздно.

– Поздно?! Тебе?! Вы, живые, такие… наглые! Да я бы отдал свой титул, и деньги, и поместье, только чтобы денек побыть живым! Ты, старая пьяная развалина, различаешь вкус еды и запахи, ты можешь потрогать траву и что-то почувствовать, так что не говори мне, что тебе поздно жить! – заорал я с такой яростью, какой сам от себя не ожидал. Я длинно выдохнул, чтобы немного успокоиться. Нельзя орать на тех, от кого ждешь помощи. – Я обещаю, я клянусь: твои родичи на том свете на тебя не сердятся. Посмотри на меня и скажи, кто из нас лучше в этом разбирается. Вдруг англичане не зря тебя в тот день не заметили? Ты думал, что выжил, потому что ты трус, но вдруг это было для того, чтобы сегодня ты помог мне? Так что умоляю, хватит ныть, дай мне руку.

Даже живым, похоже, иногда нужно, чтобы кто-то спас им жизнь. Фаррелл посмотрел на меня так, будто я это и сделал, – и хоть на секунду, но я почувствовал себя кому-то нужным. Фаррелл медленно протянул мне руку, и я положил три стянувшихся в трилистник камня ему на ладонь.

Он долго стоял и смотрел на наследие своих отцов, а я смотрел на него. Последний праведник – может, и не очень праведный, но выбирать не приходится, – воссоединился с подарком Мерлина, и я всерьез ждал чего-то волшебного, но ничего не произошло.

– Если бы все упокоились, ты бы тоже упал замертво, – подсказал Киран.

И то верно. «Да что ж тебе от меня надо», – угрюмо подумал я, глядя на танамор.

Фаррелл держал его бережно, двумя руками, как птенца.

– Если мои родители и деды что-то знали о том, как он работает, то не успели мне рассказать. Прости, парень. Ничего не вышло, да? Мне жаль. – Он с приязнью, по-отечески глянул на меня. – Я сейчас первый раз в жизни взял его в руки. Реликвию хранили старшие, нам, детям, не разрешалось к ней прикасаться, чтобы она не забрала наши силы. В детстве я так ждал, когда вырасту и тоже смогу стать хранителем, но… – Он тяжело вздохнул. – Трилистник настоящий. Значит если кто-то будет долго хранить его, то однажды, годы спустя, когда он наполнится, ты сможешь забрать его и ожить. Я возьму его. Приди ко мне лет через пять – сам же сказал, что не стареешь. Так у моей жизни будет хоть какой-то смысл.

Он сжал трилистник в руке и направился в сторону экипажа, показывая, что разговор окончен.

– Нет, – сказал я ему вслед, не сходя с места. – Я насмотрелся на графа Ньютауна, который забирал чужие души, чтобы подольше жить самому. И на леди Бланш, которая из-за камня лишилась разума. Хватит с меня этой ирландской магии.

Я глянул на Кирана, который по-прежнему сидел, прислонившись к валуну. Вот оно, последнее искушение. Ради него я мог бы и согласиться.

– Ты смог бы вернуться? – неуверенно спросил я.

– Я не знаю. И не буду проверять. – Он с трудом открыл глаза. – Мне нужно идти, Джон. Единственное, чего я хотел, – это наказать убийцу. А в остальном моя история закончена. Нужно уметь это принять, иначе тебе нечего делать на том свете.

Я медленно кивнул, вдруг подумав о том, что мы, все трое, сделали то, что не смогла сделать девушка из сказки.

– Мерлин шел по земле Ирландии, когда услышал, как плачет девушка. Ее жениха задрал на охоте медведь, и она убивалась по нему, – прошептал я. Вот как начиналась та сказка. – И тогда Мерлин пожалел ее, поднял с ирландской земли три обломка мрамора и наполнил их своей магией. Они стянулись вместе, и получился трилистник. – Я обвел глазами своих спутников: пьянчужку из Фиалкового Тупика и призрака. – Мерлин поднял камни с земли, а значит, чтобы все закончилось, нужно вернуть их ей.

Киран слабо улыбнулся не двигаясь.

– Они же возвращаются к хозяину, если тот пытается от них избавиться, разве нет?

– Потому что от них пытаются избавиться только из страха! Когда осознают, что камни забирают жизнь, разум и душу! – Я взбудораженно уставился на Кирана, забыв, что Фаррелл его не слышит. – Но мы не боимся камней, и нам от них ничего не нужно. У них больше нет хозяина, а значит, не к кому возвращаться. Может, с миром упокоиться нужно не только восставшим, но и трилистнику? И тогда все закончится! Что, если в этом и была суть сказки? Когда возлюбленный вернулся к жизни, хитрая ирландская девушка оставила танамор себе, не захотела отдавать такую ценность. А ей всего-то и нужно было вернуть его Мерлину! Он бы бросил обломки мрамора обратно на землю, и они снова стали бы тем, чем были: просто обломками.