площади. А потом начинается рутинная работа по обработке военнопленных. Заметил, что в этом смысле с немцами проблем нет… раздаётся короткая автоматная очередь. Сглазил. Кто-то всё-таки дёрнулся, словил пулю. Диверсанты быстры на расправу.

— Штаб здесь организуем, товарищ генерал?

— Нет. Местная власть пусть возвращается. Немцы могут догадаться, что мы здесь разместимся и разбомбят. Гарнизоном поставим один из полков 24-ой армии. Они сами и выберут. А нам дальше надо…

Мой 27-ой корпус тоже легко вышел на линию Броды — Червоноград. Удивительно легко. Такое ощущение, что корпус просто шевельнулся и всё, дело сделано. Мы зажимаем Львов в клещи, создаётся полное впечатление, что наша цель именно этот город. Львов действительно важный транспортный узел, но мы поступим чуть по-другому, чем думают немцы.

Мой родной 9-ый МК сдвигается на запад, покидая Житомир. Его занимают войска Жукова. Моя линия фронта не сокращается, а как бы сдвигается на запад. Отдаю один фланг соседям, расширяю другой фланг.

— К вокзалу, — командую водителю передового броневика и в сопровождении двух танков и роты охраны выдвигаемся.

По пути нахожу объяснение факту, так удивившему меня недавно. Вернее, увидел подтверждение своими глазами словам Дмитрия Григорича. «Нет там никого, все на восточном фронте. Это глубокий тыл. Полиция, охранные части, лёгкие дивизии — всё это всего лишь добыча. Боеспособные части — все на востоке». Павлов оказался прав до изумления. Вермахт похож на гусеницу, бронебойная голова с мощными челюстями и мягкое беззащитное тело, которое мы сейчас кромсаем.

Иногда поглядываю в смотровую командирскую щель на город. Густо стоящие трёх-четырёхэтажные дома, узкие улочки. Если бы немцы организовали упорную оборону, пришлось бы повозиться и оставить от города руины.

На вокзале меня уже ждёт мой штабной бронепоезд, — изобретение Никитина, которое подхватил Павлов и все командармы, — «Артемида». Там не только штаб, должна прибыть ещё рота диверсантов, на смену поработавшим. Будут подбираться к следующей цели. Армия пойдёт вслед за ними, в Красник, а далее Развадов.

Время 13:05.

Бронепоезд «Артемида», штабной вагон.

— Комдиву Белову (10-ая авиадивизия): вывести из строя железные ветки Развадов — Билгорай и Развадов — Ложайск…

Улыбаюсь всем лицом, довольный, как кот, объевшийся сметаны. Известный мародёрский приём, изобретённый Павловым. Отсекаются ветки, ведущие на восток, и оставляются нетронутыми западные. На станциях скапливаются эшелоны со всяким добром, которые достаются захватчикам. Нам. То же самое делали с Люблином, и получили награду в целую дюжину эшелонов. Жаль, топлива мало, всего несколько цистерн. Догадаться не трудно, почему. Основной поток Рунштедту идёт с румынского Плоешти напрямую. Не зря Дмитрий Григорич зубы на него точит. Хм-м… ладно, потом.

— Комкору-27. Пересечь государственную границу и взять города: Томашев-Любельский, Юзефув, Замосцы. Выйти на соединение с 24-ой армией.

— Начальнику тыла. Оставить два трофейных эшелона, один с продовольствием, другой с боеприпасами в распоряжении гарнизона Люблина. Остальное отправить в Брест в ведение трофейной службы генерал-лейтенанта Мерецкова. Военнопленных отправить туда же.

Ещё подумал, может боеприпасов еще оставить, но махнул рукой. Того, что есть, надолго хватит, после ещё нахапаем.

Когда приказы отданы в работу, — их напечатают, оформят, дадут на подпись, поставят отметку о доведении до исполнителей, — можно и передохнуть.

— Миша, организуй чайку, — адъютант однако не торопится, как обычно, выполнять привычное дело.

— Тут такое дело, товарищ генерал, к-х-м, — адъютант принёс какие-то новости. — Получено сообщение по радиосвязи…

Городскую телефонную сеть по понятным причинам мы не используем.

— В городе обнаружено еврейское гетто, а недалеко от города концлагерь. Но евреев там мало, зато есть наши военнопленные. В количестве тысячи восьмисот человек. Худые, оборванные, многие больные.

— Охрану лагеря задержали?

— Почти всех. Кого-то пристрелили.

Думаю недолго. На войне вообще долго думать нельзя. Быстрое решение на троечку намного лучше идеального, но принятого с задержкой.

— Охрану лагеря на место заключённых, военнопленных немцев тоже туда. Наших отселить в отдельные бараки. Под контролем медиков организовать им лечебное питание, из трофеев выдать тёплую одежду. В помещениях для проживания поставить буржуйки для отопления. Как только прибудет банный поезд — всех туда на санобработку…

Начальник штаба Маслов Алексей Гаврилович пишет быстро, но отстаёт, поэтому делаю паузу.

— Константин Константинович, — поднимает голову от бумаг начштаба, — согласно предыдущего приказа военнопленные отправляются в Брест.

— Слишком много возни. Если есть, где разместить под охраной, то здесь и сделаем. Отменяй тот пункт приказа…

Не успел договорить, как Маслов совсем не по-генеральски быстро ускакивает в канцелярию. Возвращается довольный.

— Перехватил на шифровании…

Только после дел с концлагерем мы добираемся до чаепития. После этого ещё полдюжины приказов. Надо назначить гарнизон, выделить силы для обороны города и подтянуть 10-ую авиадивизию. Расписать задачи для 24-ой дивизии НКВД. Особо упомянуть ускоренную процедуру фильтрации бывших пленных. Мне бойцы нужны, а тут целый полк прохлаждается. Кстати, их можно в состав гарнизона включить. Тогда можно отвлечь на оборону города не полк, а батальон.

Мы пришли сюда на долгое время. Очень долгое. Как минимум, до конца войны.

Когда запарка кончается, с начштаба долго изучаем карту.

— Как хотите, Константин Константиныч, но такой фронт в виде кляксы меня настораживает.

Прекрасно его понимаю. Меня тоже. Очень непривычна павловская манера вести боевые действия.

— Сам удивляюсь, Алексей Гаврилович, почему это срабатывает? Понятно, что сил у немцев тут мало, фактически это тылы, но…

— Вот именно, — поднимает палец начштаба, — соберут в коренной Германии силы и врежут.

— Я говорил что-то такое Дмитрию Григоричу, — признаюсь неохотно.

— И что он сказал? — начштаба вперяет в меня горящий взгляд.

— Ничего страшного, сказал. Если что, отступайте, сказал. Главная задача при этом заставить немцев кровью умыться. Строго указал на обязательность городских боёв.

— Город в руины превратим, — раздумывает начштаба.

— Павлов сказал: наплевать. Это не наш город, — слегка морщусь. Это как сказать? Для кого-то не наш, а лично мне жалко. Мне Люблин кажется чем-то родным. Отец-то мой — коренной поляк.

Но возражать командующему не могу не только потому, что он мой начальник. Павлов из-за военной необходимости даже Минск под удар ставил. И по глазам его видел, надо будет, он город отдаст. Если вермахт заплатит сполна. Как тут ему покажешь, что жалеешь уютный и красивый европейский городок? Не поймёт. Да я сам себя не пойму.

— Отступать-то придётся навстречу отступающим из Украины немцам, — задумчиво бормочет начштаба, изучая карту. — Как бы не смяли.