Но с каждым сеансом связи я беспокоился все больше. Час проходил за часом, а по рации звучали все те же ободряющие сообщения:

– Кто-то уже отправился к тебе, Нимс.

– Они на подходе, брат.

– Ждать осталось недолго…

Одна мысль сидела в мозгу словно заноза. Кто бы ни вышел навстречу из четвертого лагеря, этот человек не был настолько глупым, чтобы отправиться наверх без фонаря, зная, что наступает вечер. Но выше лагеря на склоне я не видел ни одного источника света. Уже было около восьми вечера, наш спуск с пострадавшими длился несколько часов. Погода еще держалась, дул несильный ветер, но все равно было очень холодно. Гесман, Мингма и я имели навыки выживания в экстремальных условиях, однако проблема была в том, что кислород, который мы отдали пострадавшим, заканчивался. Без помощи снизу все наши усилия окажутся напрасными, мы прекрасно понимали это, и поэтому моральный дух был на нуле.

Состояние Биплаба стабильно ухудшалось. Кунтал из-за обострявшейся горной болезни тоже уже не мог разговаривать. Через пятнадцать минут я обратил внимание, что тело Биплаба перестало напрягаться, когда мы проносили его через очередной опасный участок, и он перестал стонать. Мы остановились, и я склонился над индийцем, чтобы проверить, как он. «Пожалуйста, – думал я про себя, – пусть будет так, чтобы наши усилия не оказались напрасными».

Биплаб умер.

Пульс не прощупывался, дыхание отсутствовало. Я ткнул ему пальцем в глаз – даже тяжело раненный человек реагирует на такое действие. Но на этот раз реакция была нулевой. Взглянув на его баллон, я понял, что кислород кончился. И как только Биплаб лишился кислородной поддержки, его тело не выдержало. Судя по тому, насколько быстро наступила смерть, можно предположить, что у Биплаба не было достаточной акклиматизации перед восхождением, он не наработал ее, передвигаясь только между нижними лагерями перед штурмом.

– Прости, мы сделали все, что могли, – грустно сказал я и прикрыл капюшоном лицо умершего.

Затем я посмотрел на огни лагеря IV. Все заверения о том, что помощь придет, оказались враньем, а все наши просьбы о помощи проигнорировали. Но почему? Я чувствовал себя преданным.

«До чего же отвратительными бывают люди», – подумалось мне.

Гора показала, чего я сто́ю, – на подъеме и на спуске я делал все, чтобы наша команда не погибла. Так что мне не стыдно будет посмотреть людям в глаза. И теперь открылась правда о некоторых альпинистах, которых я уважал. Они остались спать в своих палатках, пока выше на склоне умирал человек и еще несколько просили о помощи.

Правду не утаишь.

* * *

Гесман смотрел на меня, и в глазах его был страх. Из-за обморожений ему становилось все больнее идти. Ему надо было срочно спускаться. Сначала он возражал и говорил, что останется с нами, но мы с Мингмой понимали, что еще немного, и нам придется спускать Гесмана. Рисковать больше было нельзя. Гесман отправился вниз один и исчез в темноте, пока мы прощались с Биплабом. Тело оставили на горе, в противном случае мы бы вряд ли спаслись сами.

Я прикинул, что до лагеря осталось примерно полчаса ходу, однако при условии, что будем спускаться без задержек. С пострадавшими наверняка уйдет более двух часов, но другого выхода не было, только вниз. Оказавшись почти на километр ниже «Зоны смерти», шерпа, который был с Биплабом, теперь шел гораздо увереннее. Вместе с Мингмой мы тащили Кунтала. В перерывах, когда присаживались отдохнуть, я разговаривал с гидом, убеждая его продолжать спуск. Но вскоре у Мингмы начали появляться признаки горной болезни. Это стало заметно, когда мы остановились на очередную передышку.

– Я перестаю чувствовать ноги, лицо и челюсть, – сказал он. – Думаю, мне стоит поторопиться со спуском. Похоже, что начинается отек. Если останусь, то тебе придется спускать еще одно тело.

Мингма был самым сильным гидом-проводником из всех, кого я знал. Он не из тех, кто уклоняется от работы. При этом он был достаточно опытен, чтобы понять, что достиг пределов своей выносливости. Выход за эти рамки означал верную смерть. Мне светило остаться на горе с серьезно пострадавшими альпинистом и шерпом, но я не мог потерять члена своей команды из-за спасательной операции.

В этот момент я услышал по рации, что еще один альпинист пропал на горе. «Если увидишь его, Нимс, постарайся спустить», – сказал кто-то из базового лагеря. Я со злостью посмотрел на мерцающие вдалеке огни четвертого лагеря. Оттуда по-прежнему никто не шел в нашу сторону. Обняв Мингму, я отправил его вниз.

– Расскажи остальным там, что тут происходит, – крикнул я ему вдогонку.

Что я делаю? Хватит ли сил, чтобы завершить спасательную операцию в одиночку? Во-первых, я без кислорода. Проведя на Канченджанге около суток, я совершенно выбился из сил. И это после пяти изнурительных дней на Дхаулагири, за которые удалось поспать едва ли девять часов. Каждая клетка моего тела умоляла об отдыхе. Я тащил Кунтала еще примерно два часа, время от времени на помощь приходил шерп, пока наконец, не стало понятно, что и я дошел до предела.

Оставались две возможности. Первая: сидеть вместе с Кунталом в ожидании помощи. Но это означало верную смерть от холода и недостатка кислорода – в четвертом лагере по-прежнему не было заметно никакого движения. А можно оставить Кунтала и спускаться в одиночку, это займет около четверти часа. А в лагере я попрошу кого-нибудь подняться к Кунталу с кислородом.

Я знал, что альпинисты в четвертом лагере успели достаточно отдохнуть, несмотря на то, что днем штурмовали вершину. Мне также было известно, что там достаточно сильные восходители, которые быстро доберутся до Кунтала и спустят его. Если я сумею уговорить их, то у Кунтала и шерпа есть все шансы на спасение. И я выбрал второй вариант.

– Слушай, – сказал я шерпу, – у Кунтала заканчивается кислород. Если ему так же плохо, как было Биплабу, то он скоро умрет. В четвертом лагере есть альпинисты, которые, думаю, меня послушают и придут на помощь. Ты можешь остаться с ним, а можешь пойти со мной. Выбор за тобой.

Я начал спуск, и шерп отправился следом, стараясь не отставать. Мы были уверены, что спасем Кунтала. Однако вскоре перед нами возникла странная картина. Метрах в пятидесяти впереди по снегу туда-сюда бесцельно ходил человек с заледеневшей бородой. Он был одет в высотный костюм, который отражал лучи наших налобных фонарей.

Сначала показалось, что, возможно, у меня начался отек мозга, и это уже плод больного воображения.