— Любимый, послушай… подожди! Теперь мне нужно сказать кое-что важное.

— М-м-м… давай потом?

— Нет, сейчас! Я хочу ребёнка.

— Боже, Элис, ты меня убиваешь!

— Почему нет?

— Потому что.

— Почему?

— Вот же упрямая… Малыш, мне одной тебя хватает, чтобы разносить всю округу по камушку почище землетрясения. Ты вообще представляешь, что со мной будет, если я возьму на руки нашего сына? Или дочку…

— Ага, ага, видел бы ты сейчас своё лицо! Сам прекрасно знаешь, это отличная идея!

— Так, ладно — давай вернёмся к этому разговору когда-нибудь потом. Я пока не готов. И не знаю, когда буду готов, не смотри с таким довольным видом! Давай пока… потренируемся…

— Ах…

— …потренируем мой самоконтроль, а там, глядишь, лет через…

…

В общем, самоконтроль ему всё-таки изменил.

И когда я, абсолютно счастливая, нежилась на его плече, решила на всякий случай подобрать парочку подходящих имён. Пусть будут наготове.

И ещё подумалось — Дорн всё же исполнил свою шуточную угрозу пустить слух, будто в первый раз взял меня в беседке, не дожидаясь свадьбы. Хотя не все детали совпали, но беседка-то вот она! И лично я считаю, что наш настоящий первый раз был именно сейчас. А до этого так, репетиция.

Муж тем временем, по-моему, вообще засыпал. С обречённым видом человека, который полностью покорился судьбе и понял, что дёргаться уже бесполезно. И правильно! Мы, Шеппарды, упрямая порода.

— А от проклятья мы тебя когда-нибудь обязательно избавим! — промурлыкала я. — Должен быть способ.

— Какого ещё проклятия? — приоткрыл один глаз муж.

Я поднялась на локте и удивлённо уставилась на Дорна.

— Как это какое? То самое. Ну, то, которое на твой род наложили эллери. От которого пепел.

Дорн открыл на сей раз оба глаза и посмотрел на меня серьёзно.

— Малыш, нет никакого проклятия! И это самая большая тайна Морриганов. Даже похлеще развалин Замка пепельной розы в подвале. Так что не вздумай кому-нибудь проболтаться. Видишь ли, один из самых могущественных родов среди Завоевателей давно уже не может похвастаться чистотой. Смешение, которое произошло однажды, много веков назад. И которое, как думали тогда, останется постыдной тайной славного и безупречного рода Морриган. Но семя, брошенное в плодородную почву, проросло и через много веков дало обильные всходы.

Он протянул руку и нежно отвёл упавшую прядь волос с моего лица.

— Нет никакого проклятия. Нечего снимать. Потому что я — тоже эллери. Это моя собственная магия, часть меня, от которой избавиться я никогда не смогу. И которая, увы, совершенно мне не подчиняется.

И хотя над разрушенным парком всё ещё плыли волны тёплого воздуха, по моей спине пробежал холодок. Я села на скамье, подтянув повыше к обнажённым плечам пальто мужа, которым укрывалась.

Дорн с лёгкой грустью смотрел на меня, подложив руки под голову, и ждал, когда пройдёт мой шок. Он уже свыкся с тем, что только что рассказал мне. Успел смириться за столько лет. Но я-то не могла! И в голове не желало умещаться то, что мой муж, оказывается, тоже…

Вот она.

Недостающая деталь мозаики. Та, которую я искала так долго. Из-за которой общая картина того, что происходит и что происходило в далёком прошлом, постоянно ускользала от меня, как рыба, которую пытаешься поймать голыми руками.

Дорн — эллери.

Дорн — эллери?!

Эллери…

Вот откуда он знает эллерийский, которого даже я не знаю. Как смог понять и перевести так быстро тихие слова, которые эхом слышались из ростка Замка пепельной розы.

И ещё его фраза, обронённая однажды невзначай:

«А знаешь, Элис… На самом деле то, что ты — эллери, было бы моей огромной удачей. Если бы не было других причин».

Теперь ясно. Брак эллери с эллери всегда сулит рождение одарённых детей. Учитывая, как нас осталось мало, это настоящая редкость. И наш брак действительно был бы огромной удачей, если бы… если бы не разрушительная магия Дорна, из-за которой нам нельзя было приближаться друг к другу.

Но кажется, мы всё-таки сумели перехитрить судьбу. И если ради того, чтобы быть рядом с мужем, мне теперь придётся всю жизнь просидеть в Тедервин под корнями Пепельной розы и даже носу оттуда не высовывать… что ж, я готова на это пойти.

— Вижу, ты уже осмыслила. Мне продолжать? Или ты предпочтёшь формат допроса и уже готовишь для меня пачку вопросов позаковыристее?

Я пихнула его локтем.

— Вообще не понимаю твоего легкомысленного настроения. Сообщаешь мне такие новости чуть ли не мимоходом… Как это могло случиться? В смысле, смешение крови? Морриганы прославились своей нетерпимостью к покорённому народу. О жестокости вашего предка в ходе Завоевания ходят легенды!.. прости, пожалуйста.

Дорн невозмутимо пожал плечами.

— Легенды не врут. Скорее, даже не договаривают. Ты этого не знаешь, та часть истории тщательно утаивалась, но Замок пепельной розы вовсе не был взят штурмом. Его обитатели предпочли уничтожить его сами и…

— …и умереть на руинах, так боялись попасть в плен Захватчикам. Да, я слышала.

Теперь уже настала очередь Дорна приподняться на локте и внимательно посмотреть мне в глаза. И по правде, именно ему из нас двоих больше шла роль следователя.

— Откуда? Даже Винтерстоуны, которые взялись восстанавливать подлинную историю Королевства, об этом не знают. Так где ты могла услышать такое?

Я прикрыла глаза и вдохнула поглубже.

Как будто ныряешь в кипящее озеро с голой… пятой точкой. Но — откровенность за откровенность. Или потом спать не смогу. Я осторожно начала:

— Видишь ли, из Тедервин я сначала направилась в столицу. Отдохнула несколько дней у твоего дедушки. И там… гостил один ваш родственник.

Вопросительно приподнятая бровь мужа не дала мне ни единого шанса отвертеться от прямого ответа.

— Тот, который Квентин.

Дорн даже не шелохнулся, и тело его не изменило своего положения в пространстве, но серый взгляд стал острым, пристальным.

Мысленно я попрощалась с жизнью, и торопливо принялась выкладывать всё, как было. При этом, вроде бы ничего и не было, но я всё равно отчаянно краснела и чувствовала себя ужасно паршиво.

Под конец моей сбивчивой речи Дорн снова откинулся на скамью, взял мою руку и принялся задумчиво гладить линии на ладони большим пальцем.

Наконец, фонтан моего красноречия иссяк, и я умолкла. Меня вдруг прошило даже не страхом — леденящим ужасом. Что было бы, если б я приняла предложение Квентина? Если бы предала себя и свой путь, пошла бы на компромисс с собственным сердцем — только из страха, что разведёнку не примут в свете, из страха на всю жизнь остаться одной? Боже, какое же счастье, что у меня хватило стойкости принять правильное решение!