— Старый герцог… ну, то есть твой дедушка — он же всё знает?

— Конечно. Он с радостью принял меня. Сказал, что давно твердил моим родителям, что никто из Морриганов не обязан класть жизнь на алтарь служения каким-то старым развалинам. В своё время он сбежал от этого бремени и отказался жить в родовом поместье. Его жизнелюбие никак не укладывалось в тесные рамки. И после смерти бабки он подался во все тяжкие. Остаться караулить руины Замка пепельной розы, о которых никто не должен был узнать, кроме наследников рода по основной линии, пришлось его сыну, моему отцу. У него-то ответственность перед наследием предков въелась так прочно в плоть и кровь что, мне кажется, он никогда так до конца и не мог простить его за этот поступок. И конечно, родители были против того, чтобы я шёл по стопам «раздолбая-деда».

— Но ты, конечно же, их не послушал… — с грустной улыбкой продолжила я.

Хотелось бы увидеть Дорна в юности. Наверняка отчаянно красивый, убийственно привлекательный для девушек своей холодностью… впрочем, он и сейчас такой. Но ещё, наверняка, он был смелым, дерзким, решительным, и на его плечах ещё не лежали тяжким грузом потери, вина и одиночество… хм, кстати, об одиночестве.

Я придвинулась ещё ближе, обняла мужа сзади обеими руками и положила подбородок ему на плечо.

— И как тебе понравилось в столице? Наверное, совсем не такая скучная жизнь у тебя там была, как в Тедервин… Ай!

Я убрала руки и снова села подальше, обиженно потирая некоторые нежные места, за которые он меня ущипнул.

— Моя маленькая ревнивая герцогиня, если мы продолжим в том же духе, я вряд ли когда-нибудь закончу свой рассказ! А тем более, если станешь так прижиматься. Уж потерпи немного, м? Да, если так хочешь знать — следующие пять лет я прожил крайне насыщенной жизнью. Конные скачки, поездки по самым удалённым и красивейшим уголкам Королевства, горнорудные изыскания и открытия, самые утончённые развлечения, которые способно было предложить столичное общество… И разумеется, чтобы принимать внимание прекрасных дам, вовсе не обязательно было испытывать к ним хоть какие-то эмоции. Можешь перестать так возмущённо сопеть, будто прямо сейчас передумала и решила стать молодой вдовой! Поверь, ничто из того, что я перечислил, не способно было оставить хотя бы малейший след в моей душе. Потому что она была надёжно спрятана под непробиваемым панцирем.

Я перестала строить кровожадные планы и снова начала его жалеть. Немножко. До конца поддаться возвышенному чувству благородной жалости мешало низменное чувство ревности и совсем не благородное желание выцарапать глаза каждой светской дамочке, которая посмела хотя бы взгляд бросить в сторону моего Дорна. Ведь он мог и не дождаться, пока я вырасту — в то время угловатая, нескладная и совсем некрасивая девчонка, которая предпочитала лазать по деревьям, носиться сломя голову по аллеям старого парка, да бросаться в драку с любым дворовым мальчишкой, который только вздумает дразниться.

И тут же вернулся застарелый страх.

А вдруг он это не всерьёз?

Сколько у него женщин было? Старый герцог говорил, много. И я охотно верю. Почему ни одна не сумела достучаться до его живой души, до сердца, до того, настоящего и ранимого, что скрыто в глубине?

Что во мне такого особенного? А вдруг я… просто оказалась в нужное время в нужном месте?

Слишком больно думать об этом. Слишком похоже на сказку его возвращение ко мне. Слишком не верится в то, что мечты могут сбываться так полно и сказочно-прекрасно. Моя недоверчивая Шеппардовская натура никак не может в это поверить. Я, кажется, внутренне так и не смогла до конца стать истинной Морриган.

Я обхватила себя за плечи. Снова потянуло зимним холодом. Магия больше не грела меня так, как раньше. Теперь могло согреть до конца лишь тепло его рук, его кожи, его губ. Но я жалась в комочек одна, пока Дорн был погружён в свои воспоминания. И как я могла трогать его в такой момент и требовать чего-то для себя?

— Двенадцать лет назад. Это случилось двенадцать лет назад. Отец решил, что я достаточно нагулялся, и потребовал немедленно явиться в родовое поместье. Начать, наконец, помимо герцогских привилегий нести и герцогскую ответственность. Но я уже вкусил сладкий вкус свободы, и возвращение в Тедервин показалось мне возвращением в склеп…

Голос его звучал всё тише, глуше, в конце концов мне приходилось почти догадываться о том, что он говорит.

— Помню, в тот вечер мать с отцом доверили мне главную тайну, из-за которой на много веков установился обычай, согласно которому наследник рода должен жить в родовом поместье и оберегать Тедервин. Рассказали, что живописные руины Замка пепельной розы, которые якобы находились на землях Морриганов и охранялись королевским эдиктом, на самом деле — грубая фальшивка. Которую когда-то давно устроили предки, чтобы защитить своё главное сокровище от чужого завистливого глаза. И заодно предотвратить гибель людей. Потому что было несколько случаев, когда настоящее пепелище уничтожало тех, кто посмел неосторожно ступить на него. Они пропадали бесследно, и никто их больше не видел. Да, когда мне исполнился двадцать один год, я узнал, что подлинные развалины Замка пепельной розы находятся в подвалах Тедервин.

— И что ты ответил родителям? — спросила я, когда он замолчал. Потому что мне безумно хотелось завершить уже этот разговор, который причинял такую боль нам обоим. Выдернуть до конца этот клинок из загноившейся раны. И быть может… быть может, помочь её очистить и залечить.

— Я… — Дорн поднял голову к ночному небу. Россыпь звёзд серебрилась на чёрном бархате. Бесконечно далёкие. Бесконечно равнодушные. Сколько раз он черпал у них силы на то, чтобы и дальше сковывать неподвижным льдом свою душу? — Я их поднял на смех. Со всей непримиримой эгоистичностью юности бросил, что не желаю тратить свою единственную жизнь на то, чтобы охранять никому не нужную кучу камней и потакать прогнившим суевериям. Что для этого есть слуги. А я не слуга. На что разъярённый отец заявил, что не слуга, конечно, — но зато он был уверен, что я послушный сын и достойный продолжатель рода Морриган. А теперь вот уже сомневается. Я, естественно, не мог смолчать в ответ… мать плакала, глядя на нас, но меня не тронули даже её слёзы. Я сказал, что немедленно спущусь в проклятый подвал и докажу, что там нет ничего опасного, кроме кучки крыс.

— И ты правда спустился? — прошептала я, грея руки дыханием.

— Разумеется, — пожал плечами Дорн. — И пока спускался туда… во мне кипел такой гнев, которого я не испытывал за всю свою жизнь. Мне казалось, что меня пытаются заживо похоронить. Принести в жертву каким-то бредовым идеям моих сумасшедших предков. Зверь внутри от такой перспективы рычал и бился о прутья клетки, в которую я его посадил… и которая на самом деле была вовсе не такой прочной, как мне представлялось. Да, я был самонадеянным идиотом, Элис. Недооценил масштабы той страшной силы, которую в себе носил. И я поплатился за свою глупость.

Он снова помолчал, вспоминая. Чёрные равнины пепла вокруг нас тут и там зловеще бугрились, они вспыхивали алыми огнями, будто раскаляясь изнутри. Где-то пошла трещинами земля. Мне стало страшно. Но я не могла и слова произнести онемевшими губами.