царю первую глиняную табличку. Текст в ней был составлен на аккадском. В нём сообщалось о том, что в Дур-Халдайе агентами князя Набуэля были сожжены все материалы, предназначавшиеся для строительства трирем, на которых великан Бел-ибни собирался перебросить ассирийских воинов на Дильмун, чтобы его захватить. И теперь эта экспедиция откладывалась на неопределённый срок. Во втором послании был очередной отчёт генерала Мардук-апла-иддина из Вавилонии.

 Ашшурбанапал бегло пробежал его глазами. Затем раздражённо хмыкнул:

– Генерал Мардук-апла-иддин, конечно же, молодчина! Кампанию прошлого года он провёл блестящую! Он выиграл все сражения и у меня к нему нет никаких претензий! Я уже сообщил ему, что по возвращению его в Ниневию он удостоится триумфа, причём он удостоится триумфа высшей степени, и получит от меня два имения, наградное оружие и три… не-ет, этого мало, пять, да, да, получит пять талантов золота! Всё это он заслужил! Но осада с его стороны Вавилона что-то слишком уж затягивается… И вот это мне уже не нравится. Что-то ещё ты хотел мне дать?

– Д-да-а, Великий государь.

– Ну что там у тебя ещё?

– Во-от… – и секретарь Великого царя не смело подал Ашшурбанапалу третье послание.

– Что это? – недоумённо посмотрел Ашшурбанапал на своего секретаря.

– Э-это… э-это…– голос у Азимилька дрогнул и секретарь запнулся.– Я не знаю как сказать.

– Н-ну-у, говори, как есть…

– Это особое обращение… Оно личное…

– Да что ты тянешь?! От кого оно?

– Э-это послание уже от твоего сводного брата, Великий государь,– наконец-то выговорил секретарь…

– От Шамаш-шум-укина?!

– От него.

 Ашшурбанапал принял послание от Шамаша и велел Азимильку удалиться. Секретарь низко поклонился и поспешно попятился прочь. Лилит ему вслед грозно зарычала. Она, как и царица-мать, не любила Азимилька.

 Ашшурбанапал несколько раз перечитал послание от сводного брата. Это была слёзная мольба о прощении и о пощаде. Шамаш в этом послании признавал себя клятвопреступником и готов был на всё, лишь бы брат ему и его семье сохранил жизнь. Шамаш был даже готов сложить с себя царские регалии и удалиться в любую провинцию, в самую глухую и отдалённую, в которую ему назначат для проживания.

 Ашшурбанапал бросил на землю глиняную табличку с покаянным посланием брата и в сердцах наступил на неё сапогом и раздавил её.

– По-оздно! Поздно, братец… – прошептал хмуро Великий царь. – Слишком поздно ты спохватился…Теперь тебе не удастся меня разжалобить. Я тебя не пощажу! И никому из твоего семейства не будет дарована жизнь! Ни-ко-му! Всех я вас низведу под корень и передавлю как ядовитых змей! Я вырву ваши жала! Никто не получит пощады!

 Ашшурбанапал даже не захотел отвечать на послание брата. После всего того, что произошло в последние два с лишним года между братьями ни о каком прощении не могло быть и речи. Ашшурбанапал уже окончательно утвердился в мнении, что Шамашу и всем членам его семьи нельзя было ни при каких обстоятельствах оставлять жизнь. Теперь это и без советов Накии-старшей Ашшурбанапал понимал.

 Всеобщее восстание, организованное Шамашем, едва не подвело к краю бездны Ассирийскую империю, и больше её судьбой Ашшурбанапал не собирался рисковать.

***

 После того, как закончился эликсир вечной молодости, изобретённый египетским врачом и магом Сенусертом, и подаренный Накии-старшей, она впала в депрессию и стала не по дням, а буквально по часам меняться и стареть. Теперь она практически не покидала своего дворца и велела рабыням завесить материями все зеркала. Но всё равно, каждое утро она смотрелась в одно из них и чуть ли не теряла сознание, видя какие изменения претерпевала её внешность. Теперь она уже стремительно нагоняла свой возраст, а ведь ей было уже далеко за шестьдесят, и всего за каких-то два месяца она из моложавой и привлекательной женщины превратилась в настоящую старуху.

 Каждый день по нескольку раз Накия спрашивала своего юного скульптора Филомея, как она выглядит, и когда её совсем ещё юный супруг, чтобы хоть как-то успокоить царицу-мать, отвечал, что она по-прежнему выглядит просто замечательно, и даже пытался набросать эскиз её, как всегда красивой, она не выдерживала и начинала рыдать или впадала в форменную истерику.

 В это утро Филомей проснулся первым. Солнце стояло уже высоко. Юный грек не стал будить Накию, а прошёл в свою мастерскую, чтобы закончить очередную работу. Теперь он исключительно ваял и рисовал супругу, и чтобы хоть как-то её успокоить во всех своих работах он её изображал ещё юной, а в некоторых и почти девочкой. Очередная картина с Накией им была закончена к полудню, и юноша решил её показать супруге. Филомей вернулся в их общую опочивальню и позвал царицу-мать:

– Дорогая, что-то ты сегодня уж совсем заспалась! Пора вставать! Солнце уже стоит высоко!

 Накия по-прежнему лежала и никак не реагировала на обращённые к ней слова.

– До-ро-гая… – вновь позвал супругу греческий скульптор и приблизился к ней вплотную. И тут Филомей всё понял. Царица-мать уже не дышала. Она видно во сне умерла.

 Филомей упал перед ней на колени и, впав в отчаяние, разрыдался.

Так завершила очень буднично свою долгую-долгую жизнь великая женщина, Накия-старшая, сыгравшая исключительно важную роль в истории Ассирийской империи на заключительном её этапе. И с уходом её Ашшурбанапал лишился бесценного советчика и главной своей опоры.

Глава шестнадцатая

 Ещё шумеры в своей знаменитой поэме о Гильгамеше, созданной за две тысячи лет до описываемых событий, озадачивались вопросом бессмертия. Это, по их мнению, был главный вопрос бытия. Их герой искал эликсир, который бы мог бесконечно продлевать жизнь. О том же самом задумывалась и Накия. О-о, с определённого момента она всё делала для этого!

 Прежде всего, она приблизила к себе нескольких магов, искавших для неё это чудодейственное средство, но только одному из них, египтянину Сенусерту, удалось изобрести порошок, который хотя и не мог подарить бессмертие, но значительно замедлял старение и очень долго сохранял молодость.

 Этот изобретатель чудодейственного порошка был влюблён в Накию и хотел, чтобы она стала его супругой, но тогда ещё царица-мать не готова была связать себя крепкими узами с каким-либо одним мужчиной, и Сенусерт был лишь близким её другом, впоследствии ставшим любовником, но на большее он не мог рассчитывать.

 Он раскрыл Накии секрет своего изобретения, однако некоторые составляющие его египтянин намеренно или случайно опустил, и уже после смерти Сенусерта царица-мать пыталась повторить то, что он делал, но у неё это так и не получилось. Впрочем, она надеялась, что порошка ей хватит надолго. И в самом деле, он её поддерживал в прекрасной форме