С помощью своего универсального ключа Ева справилась с замками в металлической входной двери восьмиэтажного здания, стоящего посреди квартала омерзительных трущоб.

В вестибюле стоял застарелый запах мочи и рвоты, едва ли перебиваемый химическим хвойным ароматом профессионального моющего средства, которым какая-то упорная душа тщетно пыталась его устранить.

Никаких шансов, подумала Ева и стала подниматься по лестнице. Здание провоняло насквозь.

– Когда суд постановил ее забрать из семьи, она жила в триста пятой, с матерью – и, как следует из материалов дела, нескончаемой чередой мамашиных дружков. Из этого и будем исходить.

В подъезде стояла какофония. Стены в доме были такими хлипкими, что казалось, какая-нибудь обдолбанная башка легко может пробить их ударом кулака.

Теперь запахи можно было различить: здесь пахло грязными пеленками вперемешку с подгоревшим завтраком.

– Если бы я жила здесь, мне бы потребовался респиратор, – прокомментировала Пибоди. Она старательно избегала касаться стен и липких перил. – И камера для обеззараживания.

Где-то надрывался малыш – так истошно, будто ему поджаривали пятки. Наверное, запах грязных пеленок исходил от него. Какая-то добрая душа реагировала на страдания малыша, барабаня в тонкую стенку.

– Заткни своему ублюдку глотку!

– Как мило. – На третьем этаже Пибоди смерила внимательным взглядом коридор. – Если бы я здесь жила, я бы тоже плакала. Это же настоящий ад – расти в такой дыре.

В первые восемь лет своей жизни Ева бывала в таких местах – а то и похуже. Так что она могла подтвердить: это действительно ад.

На четвертом этаже ребром сжатой в кулак ладони она постучала в дверь бывшей квартиры Стубэкеров. Никакой охранной сигнализации, разумеется, не было, зато имелся дверной глазок и два захватанных замка с задвижками.

Уловив тень за глазком, Ева постучала снова.

– Полиция Нью-Йорка. – Она поднесла к глазку жетон. – Открывайте!

Раздался лязг и скрежет отодвигаемой ржавой задвижки, затем какие-то щелчки, и дверь приоткрылась на несколько дюймов. Она была на массивной цепочке.

– Какого хрена вам надо?

Часть женского лица, которую она видела, производила неутешительное впечатление. Взору представали явные следы вчерашней косметики, основательно размазанной после сна. Ева попробовала представить, что собой представляет подушка этой женщины – должно быть, похожа на какое-то произведение абстрактной живописи, которую Ева, впрочем, никогда не понимала.

– Лейтенант Даллас, детектив Пибоди. Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

– И не подумаю с вами разговаривать, пока не будет ордера. Я свои права знаю!

– Мы всего лишь хотим задать вам несколько вопросов, касающихся бывшей квартирантки.

В обведенных, как у енота, темными кругами глазах женщины появилось хитрое выражение.

– И бабла дадите?

– Это зависит от того, что вы можете предложить. Вы были знакомы с прежней квартиранткой?

– А то! Мы с Трейси вместе работали в клубе. «Ва-Вум» назывался. Мы же с ней, как-никак, танцовщицы были.

– Не знаете, где мы ее можем найти?

– С тех пор как она смоталась из города, ни разу ее не видела. Уж лет десять как, не меньше. Я эту дыру сдаю, все по чесноку. У нас тут аренда законом регулируется.

– А дочь ее вы знали?

– Паршивку-то эту? Конечно. Эта задолго до Трейси ноги сделала. За словом в карман не лезла, та еще оторва была. И подворовывала частенько. Бывало, в клуб завалится, так непременно в гримерке что-нибудь стащит. Трейси пробовала ее ремнем учить уму-разуму, а толку-то? Некоторые дети прямо рождаются негодными, и с этим ничего не поделаешь. Я так понимаю, Трейси приходилось даже бухло в доме прятать, не то девка все выхлестала бы. Один раз Трейси рассказывала, как пришла домой и увидела свою доченьку в стельку пьяной, а лет-то ей, между прочим, было десять, не то одиннадцать. Так мало того, что напилась, еще и на мамашином парне повисла. Еще пыталась на него все свалить – дескать, он ее напоил и приставать начал. Эта девка врала – как дышала.

– Судя по тому, что вы рассказываете, Трейси просто образцовой мамашей была, – сухо заметила Ева.

– Да она из кожи вон лезла! Только девке этой все не впрок. Как-то приходит Трейси на работу, а губа распухла и под глазом фингал. И кто бы, вы думали, это сделал? Доченька! И что дальше? Являетесь вы и заявляете, что Трейси третирует ребенка, и все из-за того, что на этой девке несколько синяков нашли. Женщине же надо как-то защищаться! Она что, не может собственного ребенка повоспитывать?

– После того как Шелби забрали в приют, она когда-нибудь возвращалась?

– Кто? Ах да, ее же Шелби звали. Нет, мне это неизвестно, а Трейси уж наверняка бы сказала. Эта девка была у нее как заноза в заднице. Потом ее у нее забрали, поместили в какой-то приют, тут все и закончилось. А спустя несколько лет Трейси со своим парнем и сама свалила. Он у нее на скачках играл. Или на тотализаторе? Как там это называется? У него лихо получалось. Они свалили, сказали, будут жить в Майами или еще где. И больше я о ней не слышала. Зато я после этого могла квартиру сдать.

– Повезло. А никого из друзей или подружек Шелби не знали?

– Да зачем они мне? Я даже не знаю, были ли они у нее. Та еще девка, уж поверьте. Если вдруг заявится – ну, вот как вы сейчас – и начнет мать искать, я ей все скажу, что я о ней думаю.

Ева задала еще несколько вопросов, но, убедившись, что источник иссяк, сунула женщине двадцатку в приоткрытую дверь.

Она попробовала позвонить еще в несколько дверей, но сильно не продвинулась.

– Какая-то пародия на человеческое существо! – Пибоди села в машину и пристегнула ремень. – Послушаешь – так пробы ставить негде, а для нас выходит – мать одной из жертв. У меня просто в голове не укладывается, как женщина может так обращаться с собственным ребенком. Колотить почем зря, забросить, а потом взять да и укатить, когда… – Пибоди прикусила язык. Как же она забыла! – Прости, Даллас. Прости меня.

Ева пожала плечами.

– Я-то хоть была лишена удовольствия жить со своей мамочкой – в отличие от этой девочки, у которой было порядка двенадцати лет такого «счастья».

– Все равно прости.

– Вопрос в другом. Если Шелби не вернулась к матери, почему тогда Джонсы не заявили об исчезновении? Кстати, наша так называемая свидетельница может на сей счет и ошибаться, так что ты поройся, вдруг где-то зафиксировано, что ее вернули домой.

– Об этом я как-то не думала.

– Вот потому ты и не лейтенант. Попробуй покопаться, а пока мы двинемся к Девинтер и крепко возьмем ее за задницу – пусть выкладывает все, что они там уже нарыли.

– А задница у нее что надо.