не обращая на Андрея никакого внимания. Может, он думает о Лини и Норберте? Она и сама то и дело возвращалась к ним мыслью.

Оказывается, не такая это приятная штука — остро почувствовать свою неполноценность. Она всем сердцем радовалась за Лини и в то же время терзалась. Разве могло ей когда-нибудь прийти в голову, что это будет такое унижение — чувствовать себя погасшей? Что на нее внезапно навалится такая тоска? Несмотря на угрозы Отто, в мечтах она то и дело представляла себе, как они с Андреем останутся вдвоем, и она ничего не будет бояться, и оба они вновь познают высокую радость страстного полного слияния, которой так долго были лишены. Собственное тело стало ей ненавистно, мысль о том, что усилием воли нельзя оживить угасшую плоть, приводила ее в отчаяние.

Не прошло и часа, как Юрек вернулся, к большому ее удивлению. Она села, протяжно зевнула — специально для Отто — и осведомилась у Юрека, нет ли новостей.

— Достал для вас детские резиновые сапожки. Думаю, подойдут. Хлеба сегодня нет, зато вот — картофельная похлебка с луком, репа, а еще — ну-ка угадайте, что? — малюсенький кусочек мыла. Это есть подарок Зоей.

Раздался нервный смешок Отто.

— Видать, она от тебя без ума. Чего ж ты так скоро прибежал обратно?

Юрек уныло скривился:

— Везет как утопленнику. Зося больна. Простудилась, кашляет.

— Ах вы, бедняга,— тихо сказала Клер.

А Отто загоготал:

— Стоит женщине разок побыть с тобой, и она заболевает, а?

Андрей отложил дощечку, нетерпеливо сказал:

— Так как же — есть дома, где нас спрячут? Что Кароль тебе говорил?

Юрек беспомощно развел руками.

— Вечером он пойдет до соседей, будет спрашивать. Но он думает, они откажутся.

Андрей, негромко выругался по-русски.

— Почему?

— У нас же нет документов. А когда немцы приходят до деревни, они у всех спрашивают паспорта. И кто нас прячет, у того расстреливают всю семью.

Андрей снова выругался.

— Плохой дело!

— Ну что же, теперь и поесть можно,— сказал Юрек. И деловито осведомился у Клер: —Лини и Норберта будем звать, не-ет?

Клер поразмыслила секунду.

— Нет. Спустятся сами, когда сочтут нужным.

Черпая ложкой суп, Юрек спросил:

— Андрей, почему ты считаешь, что все будет плохо? Мы же можем утекать до леса.

— Вы переводите, хорошо? — подчеркнуто официально обратился Андрей к Клер. И стал объяснять: он надеялся, что советские войска произведут решающий прорыв где-нибудь поблизости. Но со второй половины дня в их секторе наступило затишье — орудия бьют далеко отсюда, километрах в двадцати. Если это означает, что фронт здесь временно стабилизировался, их могут схватить в любой миг.

Когда Клер перевела слова Андрея, Отто угрюмо буркнул:

— Ну тут мы ничего поделать не можем, верно?

— Я все это хочу обдумать,— сказал Андрей.

Первый раз за все время они поели в молчании.

Глава седьмая. ТРИ КАПУЦИНА

1

Едва они поужинали, спустились Лини и Норберт. Лини заговорила, и в голосе ее было такое безудержное веселье, что даже Отто улыбнулся, и атмосфера немного разрядилась.

— Если вам кажется, что я ступаю по земле, обратитесь к глазнику.— Из Лини так и рвался смех.— Я парю в воздухе и сим удостоверяю: Адам и Ева были не дураки, не зря слопали яблоко.

Радуясь ее оживлению, Клер подхватила:

— А я-то всю жизнь раздумываю — зря или не зря? Ну как, теперь мой черед кормить тебя с ложечки?

— Вот еще. Но я помираю с голоду. Что у нас на ужин?

— Жареный Норберт,— сказал Отто.

Раздался взрыв смеха, посыпались такие же неуклюжие добродушные шуточки. И к тому времени, когда стали укладываться спать, мир как будто был восстановлен — хотя бы внешне.

Но у Клер на душе покоя не было. После всего, что произошло днем, в мыслях был полный сумбур. Теперь ей мучительно хотелось поговорить с Андреем наедине, отвести душу, дать волю своим чувствам— любым, какие на нее нахлынут. Она прекрасно знала: будь на месте Андрея другой мужчина, пусть даже самый привлекательный, ее вовсе не тянуло бы остаться с ним вдвоем. Но Андрей так ясно дал понять, что не станет ничего от нее требовать... Сознает он, как мудро поступил? Или это природная чуткость музыканта?

Прошло уже около часа с тех пор, как все улеглись. Сперва Отто беспокойно ворочался с боку на бок, но потом затих, лежал ничком, положив руки под голову. Клер еще раньше успела шепнуть Андрею, что, когда все уснут, она выйдет в цех — как будто ей нужно в уборную. Если Отто не проснется, пусть Андрей идет за нею следом.

И вот она выскользнула из-под одеяла, приподнялась, досчитала до тридцати. Потом встала, подождала еще немного. Отто не шевельнулся. Он лежал между Норбертом и Юреком и как будто похрапывал — впрочем, может, храпел и не он. Клер пошла, стараясь ступать как можно осторожнее, пошире расставлять ноги, чтобы резиновые сапожки не терлись друг о друга, не скрипели. Сапожки были старые, и она шла бесшумно — Андрей услыхал ее, лишь когда она очутилась рядом. Он обернулся, и на фоне окна она увидела его профиль — половину лица, половину улыбки. Он кивнул, и она двинулась дальше. Сердце колотилось, и хоть ее трясло от волнения, дверь она открывала медленно-медленно. Петли давно уже не смазывались, и после каждого звука Клер замирала, вглядываясь в неподвижную фигуру Отто. Прошло несколько минут, пока ей удалось наконец проскользнуть в приоткрытую дверь. Чуть погодя вышел и Андрей. Ощупью отыскал ее руку, поцеловал. Молча, в потемках, они пробрались к лестнице. На первой площадке Андрей прошептал:

— Надо держаться поближе к ступенькам: вдруг покажутся фрицы.— На втором этаже он отворил дверь первой же клетушки и, заглянув в нее, прошептал: — Здесь есть окно.

Она вошла, и он закрыл дверь. В комнатке было темно, лишь в окне брезжил лунный свет. Они стали вглядываться в ночь. Почти полная луна близилась к зениту, по небу проносились тучи. Отсюда, сверху, дорога была видна явственно — тонкой полосой прорезала она белые поля.

— Так что же случилось? — тихо спросил Андрей.

Клер передала ему свой разговор с Отто.

— Вы видели, какой он был весь вечер,— добавила она.— Взвинченный, сам с собой разговаривал. Его угроза не шутка. Я хочу,