М-сье Пьер пал на плаху. В публике прошел гул.

-- Понятно? -- спросил м-сье Пьер, вскочив и оправляя фартук (сзади разошлось, Родриг помог завязать). -- Хорошо-с. Приступим. Свет немножко яркий... Если бы можно... Вот так, спасибо. Еще, может быть, капельку... Превосходно! Теперь я попрошу тебя лечь.

-- Сам, сам, -- сказал Цинциннат и ничком лег, как ему показывали, но тотчас закрыл руками затылок.

-- Вот глупыш, -- сказал сверху м-сье Пьер, -- как же я так могу... (да, давайте. Потом сразу ведро). И вообще -почему такое сжатие мускулов, не нужно никакого напряжения. Совсем свободно. Руки, пожалуйста, убери... (давайте). Совсем свободно и считай вслух.

-- До десяти, -- сказал Цинциннат.

-- Не понимаю, дружок? -- как бы переспросил м-сье Пьер и тихо добавил, уже начиная стонать: -- отступите, господа, маленько.

-- До десяти, -- повторил Цинциннат, раскинув руки.

-- Я еще ничего не делаю, -- произнес м-сье Пьер с посторонним сиплым усилием, и уже побежала тень по доскам, когда громко и твердо Цинциннат стал считать: один Цинциннат считал, а другой Цинциннат уже перестал слушать удалявшийся звон ненужного счета -- и с неиспытанной дотоле ясностью, сперва даже болезненной по внезапности своего наплыва, но потом преисполнившей веселием все его естество, -- подумал: зачем я тут? отчего так лежу? -- и задав себе этот простой вопрос, он отвечал тем, что привстал и осмотрелся.

Кругом было странное замешательство. Сквозь поясницу еще вращавшегося палача начали просвечивать перила. Скрюченный на ступеньке, блевал бледный библиотекарь. Зрители были совсем, совсем прозрачны, и уже никуда не годились, и все подавались куда-то, шарахаясь, -- только задние нарисованные ряды оставались на месте. Цинциннат медленно спустился с помоста и пошел по зыбкому сору. Его догнал во много раз уменьшившийся Роман, он же Родриг:

-- Что вы делаете! -- хрипел он, прыгая. -- Нельзя, нельзя! Это нечестно по отношению к нему, ко всем... Вернитесь, ложитесь, -- ведь вы лежали, все было готово, все было кончено!

Цинциннат его отстранил, и тот, уныло крикнув, отбежал, уже думая только о собственном спасении.

Мало что оставалось от площади. Помост давно рухнул в облаке красноватой пыли. Последней промчалась в черной шали женщина, неся на руках маленького палача, как личинку. Свалившиеся деревья лежали плашмя, без всякого рельефа, а еще оставшиеся стоять, тоже плоские, с боковой тенью по стволу для иллюзии круглоты, едва держались ветвями за рвущиеся сетки неба. Все расползалось. Все падало. Винтовой вихрь забирал и крутил пыль, тряпки, крашенные щепки, мелкие обломки позлащенного гипса, картонные кирпичи, афиши; летела сухая мгла; и Цинциннат пошел среди пыли и падших вещей, и трепетавших полотен, направляясь в ту сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему.

Роман Набокова "Приглашение на казнь" печатался в "Современных записках" (1935--1936, N 58--60), а затем в издательстве "Дом книги" (Париж, 1938). Английский перевод, сделанный Дмитрием Набоковым (сыном писателя) и Владимиром Набоковым, увидел свет в 1959 году (Нью-Йорк).

В литературных кругах русской эмиграции эта книга была признана как значительное произведение, которому "надлежит занять место среди шедевров мировой литературы" (Шаховская З. В поисках Набокова. С. 152). Было отмечено новаторство Набокова: оно связывалось прежде всего с использованием приемов поэтического письма а прозе, с изобретением новых слов и неожиданным употреблением архаичных и редких. Набокова сравнивали с Э.-Т.-А. Гофманом, Салтыковым-Щедриным и, что главное, с Гоголем как автором "Мертвых душ". В статье "О Сирине" (1937) В. Ходасевич писал, что "Приглашение на казнь" "есть не что иное, как цепь арабесок, узоров, образов, подчиненных не идейному, я лишь стилистическому единству (что, впрочем, и составляет одну из "идей" произведения)" (Октябрь. 1988. N 6. С. 197). Справедливым представляется суждение З. Шаховской, отметившей, что роман "имеет множество интерпретаций, может быть разрезан на разных уровнях" (Шаховская З. В поисках Набокова. С. 152).

Название романа скорее всего восходит к стихотворению Шарля Бодлера (1821--1867) "Приглашение к путешествию" (1855). Набоков любил и много переводил этого поэта. В романе любопытным образом сочетается внешняя, бутафорски-оперная специфика всех персонажей (кроме Цинцинната и бабочки), реквизита, декораций с его тайной структурой, представляющей парафраз жизни Иисуса Христа. Будучи мальчиком, Цинциннат пошел по воздуху, как по земле. Отец его неизвестен; может быть, он "загулявший ремесленник, плотник", как Иосиф (см. также стихотворение Набокова "В пещере", 1925: "Иосиф, плотник бородатый, сжимал, как смуглые тиски, ладони, знавшие когда-то плоть необструганной доски"). Палачи предлагают Цинциннату "царства", "а он дуется" -- напоминание об отказе Иисуса от предложенных ему дьяволом всех царств мира. Ужин в пригородном доме заместителя управляющего городом в финале -- травестия Тайной вечери. Завершение романа одновременно напоминает о смерти и воскресении Иисуса и -- о том, как оканчиваются первые приключения Алисы в Стране Чудес.

Текст печатается по изданию: Набоков В. Приглашение на казнь. Париж: Эдисьон Виктор, б. г.