Грек снова появился в зале.

– Смотри, – сказал я.

Он выхватил камень, повертел в руках и вдруг – со всей дури швырнул в окно. Окно не осыпалось осколками, камень пробил в нем аккуратную дыру, от которой паутиной во все стороны расползлись тонкие лучи-трещины.

– Ты дурак, что ли?

Я понимал его ярость. Мальчик, выросший на книгах, внутри книг. И собственную жизнь он воспринимал как сюжет для рассказа Эдгара По или хотя бы Стивена Кинга. Теперь у этого рассказа нет развязки. Главный герой не поразит всех своей эрудицией, не выведет хитрого старика на чистую воду, не расскажет любопытному читателю, «как все было на самом деле». Книга не закончена. Возможно, он закончит ее когда-нибудь, но теперь мы знаем: это случится нескоро. Очень нескоро.

Я вышел из дома и разыскал в кустах тот самый камень – обломок Берлинской стены. И положил в карман.

* * *

Темнело, мы шли по улице в молчании, я боялся даже смотреть на Грека. Он шел ссутулившись, опустив голову.

Мимо нас вдруг проехал длинный, шумный свадебный кортеж – десяток автомобилей, обвешанных разноцветными ленточками, с бантиками на радиаторных решетках автомобилей. Кортеж скрылся за поворотом, шум машин удалялся, и вскоре снова повисла тишина. Только сверчки журчали в подступающей темноте.

На обочине валялась отломанная ветка, кривая и жилистая, похожая на сведенную судорогой мышцу. Грек схватил ее и с размаху ударил по яблоне, растущей здесь же, у дороги. Дерево дрогнуло, с него посыпались желтые листья. Он ударил еще раз, и еще. Он лупил по дереву до тех пор, пока кора ошметками не полетела во все стороны.

И вдруг в небе вспыхнул салют. Вдалеке были слышны восторженные, пьяные улюлюканья. Все тот же свадебный кортеж.

Небо было заляпано светящимися кляксами фейерверков. В охлажденном осенью воздухе взрывы звучали приглушенно, как артиллерийские залпы. Разноцветные капли салютов взмывали ввысь и растекались по темноте. Они все были разных цветов, но взлетали с одним и тем же звуком – «фффссссс», как будто стравливали воздух, затем – резкий хлопок, – светящиеся траектории напоминали грубые неловкие швы на брюхе неба. Кесарево свечение. На полпути один из салютов с треском расщепился на сотни мелких красных ломаных линий. И небосвод стал похож на кровеносную систему, словно в глазу у ночи полопались капилляры. В другой момент я бы насладился зрелищем, но сейчас мне хотелось плакать.

Мы, кажется, даже не попрощались тогда – настолько подавлены были. Если б я знал, что в следующий раз увижу Грека лишь спустя четыре года, уже в университете, наверно, я бы приложил какие-то усилия, чтобы запомнить момент прощания.

Но я не помню.

Домой я возвращался в одиночестве, за спиной у меня все еще взрывались салюты, но я не оборачивался, просто смотрел на свою длинную черную тень, очерченную розовым-лиловым-желтым сиянием.

Лифт не работал, и на девятый этаж мне пришлось подниматься пешком. Я открыл дверь и, вешая куртку на крючок, как всегда крикнул:

– Мам, я дома!

Никто не ответил.

На кухне горел свет.

– Мам?

Мне стало жутко. О господи, неужели опять что-то случилось?

– Мам?

Я заглянул на кухню. Она сидела за столом, спиной ко мне. Обернулась.

– Ой, ты давно зашел?

– Только что.

– Садись-ка, у меня есть новость.

У меня заболело в груди. Ну что еще? Что-то с Егором? Кстати, где он?

– Где Егор?

– Он в детской. Садись.

Я сел за стул, взглянул на маму и только тут понял, что она улыбается. И даже больше: буквально лучится счастьем.

– Звонили из издательства! Они хотят напечатать книгу!

Я тупо смотрел на нее, не мог понять, о чем она. Мне стоило бы сразу догадаться: она говорит про свою книгу, но в голове гудело, и я просто спросил:

– Какую книгу?

Она засмеялась – звонко, радостно.

– Да мою же! Какую еще? Мне уже прислали договор. Им понравились мои – наши! – сказки. Представляешь?

За окном, в черном небе снова вспыхнул салют, взорвался лиловыми брызгами – как ветка сирени. На этот раз он был вполне уместен.

– Представляешь? Это будет настоящая книга, с моим именем на обложке: Нина Ходжарова. Я решила, что верну свою девичью фамилию. – Вздохнула, зажмурилась мечтательно. – Даже не верится, я теперь писатель. Я уже и название придумала: «Путешествие камней». Как тебе? Звучит?

[рассказ из книги Нины Ходжаровой]

Когда-то я был частью скалы, я нависал над морем, и волны бились об меня. Потом пришли люди и раскололи, растащили скалу – на булыжники. Их было двое, два брата, они строили стену. Потом они поссорились, один из них схватил меня и ударил второго по голове. Тот человек умер сразу, – лежал там, на земле, с размозженной головой, и вороны клевали его, – его брат ушел куда-то, а я несколько сотен лет провалялся в высокой траве, у недостроенной стены. Потом пришли другие люди и погрузили меня в телегу. Люди, – сотни, тысячи людей, – тащили нас, камни, в пустыню, обтесывали и складывали из нас какие-то пирамиды, огромные могилы для своих царей. И храмы. И я стал частью храмовой стены. Люди ходили ко мне, и молились, и приносили в жертву животных и, иногда, других людей. И это длилось много лет – я давно сбился со счета. Потом пришли другие люди и разрушили храм, а нас, камни, собрали и возвели крепость на берегу моря. Но и крепость стояла недолго – лет сто или двести, не больше. Варвары превратили ее в пыль, в груду обломков, но мне повезло, я остался цел – квадратный кирпич, только углы пооткололись.

А дальше меня снова подобрали и снова использовали для строительства стены. Я посчитал: за всю мою историю я видел сотни стен, я был вмурован в сорок две из них. И все, абсолютно все без исключения стены не имели никакого смысла. И все они рухнули.

Я много где бывал.

Я был элементом брусчатки на улицах города где-то на Востоке, люди топтали меня, проливали кровь и воду и снова топтали. Потом случился бунт, крестьяне выдирали нас, камни, из земли и швыряли в стражников. Потом какой-то юноша таскал меня в кармане, – я был как якорь для него, – он боялся ветра. Потом они исчезли, все они – и юноша, и крестьяне, и короли, и стражники. И вот город скрылся под слоем песка и грунта и пролежал в земле еще десятки сотен лет, пока однажды меня не откопали. Группа археологов. Они говорили что-то про затерянную цивилизацию, сыпали цитатами из древних рукописей. И оказалось, что я необычный камень, я представляю какую-то ценность (эх, люди, что бы вы знали о ценности!). Меня извлекли из земли и передали в руки старику в халате, с родимым пятном на щеке. Он долго крутил меня в руках и улыбался, потом взял молоточек и зубило. Вот так я превратился в шахматную фигуру, в пешку. Меня поместили в шкатулку к другим фигурам. Нас подарили королю. Жестокому королю. Я понял это сразу, едва он взял меня в руки. Я знаю вкус крови, а на его руках крови было много, так много, что хватило бы на тысячу переливаний, жертвоприношений и закатов.