Корреспондент профсоюзного органа писал об учениках: «Они валяются вместе с нами на верстаках, на грязных матрасах, а у других хозяев и на голых досках; посылают их в трактир утюги греть, в одной рубашке и в опорках зимой… Редкий мальчик, отживши 5 лет, не побывает по несколько раз в больнице»[139].

Один из хозяев, по словам того же журнала, «на пищу для шести мальчиков выдавал только 48 копеек в день. Они ходили в живопырню (в плохую столовую – Л. Л.), а затем стали покупать хлеб и масло и кушать дома. Узнав об этом, хозяин избил их. Спали ученики где попало: ни подстилки, ни одеял не было, покрывались нешитой материей»[140].

Мальчики часто втягивались в пьянство и карточную игру, их били хозяева и подмастерья. «Учение» продолжалось 4–5 лет, после чего подмастерья получали от мастера одежду, часы и 20–50 рублей, и впервые с начала ученичества отправлялись на побывку на родину.

Жизнь портного проходила в помещении мастерской, на портновском верстаке: сидя на нем по-турецки, он проводил свой рабочий день (15–16 часов, с тремя перерывами на чай и обед), на нем же и спал. Один из хозяев описывал типичную мастерскую так: «В длинной, гробообразной, нудно-тоскливой комнате нет мебели. На стенах сшитые и недошитые людские платья и около незатейливой, простой вешалки 2–3 обдерганных манекена… Спят на верстаках ученики, спят подмастерья»[141]. Единственной формой досуга работников было пьянство: «Хозяева привыкли видеть в нем просто неизбежное зло, с которым привыкли мириться, не считая его даже препятствием для поступления в мастерскую»[142].

В портновской работе было два особенно оживленных периода – зимний сезон, приходившийся на конец осени, когда шили платье на зиму и перед Пасхой (к весне и лету). Поэтому подавляющее большинство портных жило в городе с конца августа по июнь. Детние месяцы считались тихим временем, когда хозяева охотно давали отпуск или даже совсем распускали рабочих. Впрочем, многие пошехонцы предпочитали не тратиться на дорогу и перебивались этот глухой сезон в городе.

Заработок подмастерья на хозяйских харчах и жилье в хозяйской мастерской в среднем составлял 16 рублей в месяц, у мастера (закройщика) при тех же условиях – 24 рубля. Сезонность работы делала заработок крайне неравномерным. В страдную пору портной расплачивался с долгами, посылал деньги домой. В это время рабочие руки ценились на вес золота, и между хозяевами шла борьба за мастеров и подмастерьев. Хозяева устраивали «засидки» – угощение работников за счет мастерской перед началом сезона. Принявший участие в засидках как бы давал моральное обязательство остаться работать в мастерской.

Характерным примером пошехонца-портного был известный большевик И. А. Войнов, убитый во время подавления июльского мятежа 1917 г. Даже будучи нелегалом, он продавал нитки по мелочным лавкам Петербурга[143].

В отличие от сел, где преобладающим был торговый отход, портновские селения не отличались красотой и богатством: «Селения портных крайне непривлекательны. Редко увидишь избы, крытые тесом: преимущественно они покрываются соломой. Невзрачные на вид дома наводят тоску… можно встретить и курную черную избу».

В то же время по праздникам портные любили приодеться по-городскому. Парни носили «коротенькие сюртуки, пальто, белые манишки на ситцевых рубахах». Зимой были популярны шубы на разных мехах – от овчинного до лисьего и енотового. Молодые девушки щеголяли шляпками[144].

Среди крестьян – петербургских строителей, как показала первая городская перепись, существовала географическая специализация. Костромичи первенствовали среди каменщиков, плотников, столяров, маляров и водопроводчиков, петербуржцы преобладали между обойщиками и полотерами, архангелогородцы – среди кровельщиков. За ярославцами оставались печные (59,3 % всех артельщиков, 47,2 % рабочих по найму, 43,8 % одиночек) и штукатурные работы (соответственно 59,3 %, 52 %, 42,2 %)[145].

По сведениям Статистической экспедиции, в 1853 г. в Петербург отправилось 5753 строителя из Ярославской губернии (больше чем представителей любой другой профессиональной группы)[146]. По данным Петербургской торговой депутации, в 1866 г. ярославцам принадлежало 15 из 21 имевшейся в столице печной артели (13 из них – уроженцам одного Даниловского уезда)[147].

В 1901 г. в Петербург из Ярославской губернии отправилось 11 776 строительных рабочих (63,8 % всех строителей-отходников губернии). В столице работали одновременно 3362 ярославских печника, 3621 штукатур, 110 плотников, 1722 каменщика, 960 маляров, 1029 обойщиков, 420 кровельщиков, 552 рабочих прочих строительных специальностей[148]. Ни одна другая профессиональная группа ярославских отходников не была так локализована, как строители.

Область строительного отхода охватывала несколько волостей востока Романово-Борисоглебского уезда, северо-востока Ярославского и юга Даниловского уездов[149]. Из 9 волостей в Петербург направлялось 85,8 % всех ярославских печников. Из 5 волостей с наиболее развитым штукатурным отходом – 75,4 % штукатуров, из одной – Диево-Городищенской волости Ярославского уезда – 65,1 % всех маляров.

Компактное пятно строительного отхода на востоке Ярославской губернии граничит с востока с Буйским, Солигаличским, Галичским, Чухломским и Кологривским уездами Костромской губернии, поставлявшими в Петербург большинство плотников, столяров и маляров. Строительный отход, занимавший в Ярославской губернии важное, хотя и не преобладающее положение, был главным занятием петербургских костромичей.