Однако после прошлой ночи… она не могла смотреть на него, не видя под упаковкой неогранённый драгоценный камень. Гладкий и великолепный снаружи. Но внутри его свет ударялся о неровную вершину и преломлялся в тысяче разных направлений.

Тупая боль пронзила середину её груди, усиливаясь так быстро, что ей пришлось прижать ладонь к этому месту и потереть, чтобы ослабить давление. Боль, которую он обнажил прошлой ночью, прошла по кровати и зарылась в её груди, отказываясь уходить, и она не хотела, чтобы она уходила. Она не хотела, чтобы он нёс её один. Очевидно, он делал это уже давно, позволяя повреждениям гноиться.

Что значило для Ханны помогать ему нести бремя его прошлого? Была ли она хорошим другом и только другом? Или её решимость встать на сторону Фокса исходила откуда-то ещё?

Из чего-то… романтического?

Потому что это была бы не очень хорошая идея.

Это вообще не было бы хорошей идеей.

После прошлой ночи она больше никогда не будет считать его плейбоем. Продавая себя и удваивая свой непочтительный образ, он больше играл сам с собой. Но он по-прежнему оставался Фоксом Торнтоном, закоренелым холостяком и знатоком женщин. Он не хотел отношений, и точка. Он так ей и сказал.

Так что, какие бы липкие, безрассудные чувства ни бурлили на поверхности, позиция поддерживающей подруги была единственной доступной для неё, не так ли?

Мысли Ханны рассеялись, как соцветия одуванчика, когда голубые глаза Фокса открылись, глядя на неё с другой стороны подушки. Они были тёплыми, немного облегчёнными. А потом он моргнул и насторожился.

— Привет, — медленно сказал он, внимательно изучая её. — Ты спала здесь всю ночь.

Слова теснились в её груди. Фразы, которым она научилась у своих психотерапевтов за эти годы. То, что она хотела сказать Фоксу, чтобы объяснить, почему он так ужасно переживает из-за того, что произошло в колледже. Предложения по изменению его мировоззрения и заверения в том, что он ни в чём не виноват.

Но в этот раз все модные слова поддержки показались ей недостаточными. Каким-то образом, в течение ночи, она вступила в схватку с Фоксом, не приняв сознательного решения. Она была в этом, в этой битве за его душу. Однако теперь, когда она была здесь, ей стало казаться маловероятным, что она сможет оставаться здесь слишком долго, не… влюбившись в него.

Боже. Она влюблялась. Быстро влюблялась.

— Да, — наконец пробормотала она, садясь и убирая с лица несколько заряженных статическим электричеством прядей волос. — Прости, я, должно быть, действительно отключилась.

Он приподнялся на локте. — Я не искал извинений. Всё в порядке.

Ханна кивнула. Она посмотрела на него и… о боже, вот оно. Непреодолимое желание прикоснуться к нему. Повалить его на матрас, забраться сверху и сказать ему между поцелуями, что он — нечто большее, чем пропуск в зал. Гораздо больше, чем он себе позволял. Но это выходило за рамки поддержки друга. Это были действия поддерживающей девушки, а она не могла быть такой для него.

— Мне нужно быть на работе пораньше, — справилась Ханна.

— Точно. — Он провёл рукой по волосам, заметно растерявшись. — Хм.

— Что?

Его большое плечо пожало плечами, смех не дошёл до его глаз. — Такое ощущение, что я отправляю тебя ни с чем.

Пропасть, образовавшаяся в центре её сердца прошлой ночью, расширилась, и ей едва удалось проглотить звук страдания. А затем её захлестнул гнев. Как смеют учителя и взрослые люди сексуально оскорблять его в столь юном возрасте? Как его отец мог приводить женщин, когда его восемнадцатилетний сын был в гостях? Кто были те монстры, с которыми он подружился в колледже? Возможно, сейчас они работают в налоговой службе. И да, немалая доля гнева была направлена на себя, потому что она точно назвала его симпатичным приятелем, когда они встретились в первый раз. А после этого — павлином. Сейчас ей хотелось биться головой о стену за то, что она такая же, как все.

Прежде чем Ханна смогла остановить себя, она повернулась и прошла на коленях по кровати, обхватив руками шею Фокса, обнимая его так, что было безумно тесно, но она не могла заставить себя остановиться. Особенно когда его руки подкрались и окружили её, притягивая Ханну к своей груди, его лицо опустилось на её шею.

— Ты пел для меня прошлой ночью, — сказала она. — Ты приблизил меня к Генри так близко, как я никогда не смогла бы. Это не пустяк.

— Ханна…

— И после того, что ты сказал мне прошлой ночью, я могла бы сидеть здесь часами и разглагольствовать о токсичной мужественности и заниженной самооценке, но я не собираюсь этого делать. Я просто скажу тебе, что… Я вернусь сегодня вечером, и что ты очень важен для меня.

Он звучно сглотнул. — Мы отплываем на пять ночей в среду. Через два дня. Это более длительное путешествие, чем обычно. Я просто… Если тебе интересно или ты хочешь знать, когда я уеду.

— Конечно, я хочу знать. — Она поджала губы. — Это значит, что ты вернёшься домой в тот день, когда мы завершим снимать.

Они напряжённо смотрели друг на друга, ни один из них, казалось, не знал, что делать с этой информацией. Временные рамки, расписание, отъезд, возвращение. Как это связано с ними, двумя людьми, которые только что спали в одной постели.

Поэтому она поцеловала его в грубую щеку и сжала её, стараясь не замечать, как двигаются его бедра, как его рот тяжело дышит на её шее. — Только это, Ханна? — Его длинные пальцы скользнули вверх по её волосам и обхватили её затылок, слегка наклонив его влево и проведя губами по её пульсу. — Просто обниматься для нас?

При одном этом слове Ханна знала, что будет лежать на спине и наслаждаться каждой секундой. Но, возможно… возможно, её миссия здесь заключалась не в том, чтобы быть поддерживающим другом, а в том, чтобы доказать Фоксу, что он может им быть. Что его присутствия и личности достаточно без каких-либо физических атрибутов. — Просто вот так.

Много ли она требовала от Фокса, чтобы он попробовал увидеть себя в новом свете? Разве она сама не находится в процессе этого и не находит его очень лёгким? Возможно, если она хотела, чтобы этот человек поверил в то, что он может стать капитаном корабля и полагаться только на своё остроумие, юмор и силу духа, то сначала она должна была поверить в себя. Она не могла попросить его подняться на более высокую вершину, если сама не была готова к этому.

Начальные ноты песни «I Say a Little Prayer» Ареты Франклин пронеслись в голове Ханны, и её глаза распахнулись, а губы искривила благодарная улыбка. Аллилуйя. Песни вернулись. Конечно, слова были немного тревожными, учитывая, что она лежала в постели Фокса, но, может быть, вся песня не обязательно должна была касаться их отношений. Только некоторые из них? Может быть, только молитвенные части?

Ханна сглотнула. Почему песни вернулись именно сейчас? Неужели то, что Фокс вчера вечером пел песни Генри, всколыхнуло их? Манящая идея нового направления для её карьеры? Или возвращение её музыкальных мыслей означает что-то другое?