что Рокси пришла. Ждать одному приговор искина было бы совсем тоскливо.

– Хотела спросить… За что ты нас так ненавидишь? Ты же не глубины испугался, когда отказывался. Личное дело у тебя чистое, тебя не трогали ни разу. Классовая ненависть?

Илья усмехнулся. Да нет, не классовая, вполне персональная.

– Сто семнадцатый участок, тринадцать лет назад, слышала?

– Нет.

Под номером сто семнадцать значилась одна из многочисленных дальних ферм, где жили и работали приговоренные к исправительным работам. В Городе не было инфекций. Им просто неоткуда было взяться: стерильный воздух, чистая питьевая вода и почти никаких контактов с внешним миром. Девяносто процентов всех заболеваний лечили генетики, просто ремонтируя поломавшуюся ДНК, а оставшиеся десять – травматологи. Что делать с внезапно вспыхнувшей эпидемией, не знал никто. Непонятная лихорадка за неделю убила почти десятую часть населения бараков. Ходили слухи, что инфекцию притащили с поверхности «ловцы удачи», но Илья сомневался – вещи с поверхности оседали в Верхнем Городе, а никак не на фермах. Хотя знающие люди утверждали, что внизу был нелегальный склад сталкеров, так что могло быть и так.

В любом случае, откуда взялась болезнь, было неважно, хворь убивала людей, и на ферму отправилось десять добровольцев-генетиков, уверенных, что они смогут научить организм справляться с вирусом. Среди них была и его мать. Илья часто потом спрашивал себя, что заставило ее бросить маленьких детей и пойти туда, рискуя жизнью? А потом как-то понял – если не идут другие, то приходится идти самому. Не остается выбора. Желающих помочь заключенным было мало, и его мать приняла решение. И не ему судить ее за это.

У них бы получилось. Мать звонила и радостно рассказывала, что уже есть выздоровевшие, они почти справились, и она скоро будет дома. Но потом заболел матрос с транспортника, возившего в карантинную зону продукты, и Совет Города запаниковал.

– Их просто уничтожили. Всех. Решили, что неважно, победят вирус или нет, но выпускать никого нельзя. А раз нельзя, то зачем тянуть. Моя мать не заболела, она просто лечила людей, у нее была такая работа. Туда высадили десант из ваших, а потом открыли шлюзы. Безопасность Города или двести человек. Рационально, не правда ли?

Рокси молчала, но Илья и не ждал ответа. Да и что она могла ему сказать? Начать убеждать, что это неправда? Или извиняться? Нужны ему их извинения, как селедке лапы… Мать они все-равно не вернут, а добиваться правды, громоздясь на баррикады и размахивая флагом, он точно не собирается. Смысла нет.

– Илья… Слушай, меня там не было, я же тогда еще ребенком была.

– Зато твой полковник уже служил. Женьке было два года, мне неполных тринадцать, и у нас убили мать. Что я, по-твоему, должен чувствовать, глядя на вашу форму, а?

– Не знаю. У меня не было матери. – Рокси отвернулась. – Ты своим позвонить не хочешь?..

«Попрощаться» – понял недосказанное Илья и посветил фонариком в сторону висящего на стене анализатора воздуха. Такие есть в каждом помещении Города: тонкая пластинка, меняющая свой цвет в зависимости от состава воздуха. Привычная вещь, на которую редко обращаешь внимание. Обычно – ярко-зеленая. Сейчас желтая, с красными прожилками. Позвонить надо было, но сначала другое.

– Через два часа наденешь гидру. Там воздуха на три часа. Попробуй добраться наверх. Мы недалеко от острова – тебе надо туда. Возьмешь еще мои буксировщики, на одного должно хватить. Когда придет помощь, они поймут, где искать. Ты справишься.

– У тебя мозги от недостатка кислорода набекрень, – равнодушно проинформировала Рокси. – Во-первых, у нас выход заблокирован, а…

– Откроем верхний люк.

– … во-вторых, я сейчас не дойду, у тебя шансов больше. Так что идешь ты.

– Хватит спорить.

– С чего бы это?

– Достала – раз, я так решил – два.

– Феерическое самомнение.

– Ты это уже гово…

– Диагностика завершена, – перебил искин и замолчал, явно решив, что у людей вместо нервов стальные канаты.

Что чувствуют люди, шагая на плаху и понимая, что гонца с оправдательным приговором не будет? Илья не знал. В читанных когда-то романах герои, как правило, смотрели в бездонное синее небо и размышляли о вечном, презрев беснующуюся внизу толпу. Возможно, проблема была именно в отсутствии неба над головой, но думать о вечном не хотелось. Да ни о чем не хотелось, а вот спать – очень. Упасть на кровать, скомкать подушку под щекой и отключиться, не дожидаясь вердикта суда присяжных в лице их искина. Только вот не получится. Сейчас он выслушает механический голос, встанет и начнет опять искать битые платы. А потом будет запихивать Рокси в гидру и, похоже, силой. Даже когда откроет верхний люк, не получится лечь – трудно лежать в затопленной по самую крышу лодке. Так себе финал, конечно, ничего героического. Может, лучше красиво застрелиться? Тазер он так и не вернул. Правда, неудобно одной рукой стреляться, второй люк открывать, а третьей Рокси держать, он же не осьминог все-таки…

– Черт! Чего так ярко! – Илья хлопнул по лицу ладонью, закрывая глаза от залившего все вокруг белого, какого-то хирургического света. – Рехнулся?

– Отключить? – поинтересовался искин, и в его голосе проскользнули отчетливые нотки недоумения – программисты явно перестарались с эмоциональным блоком.

– Что с генератором воздуха?

– Работает резервный контур. Работоспособность основного не восстановлена. Расчетное время полной очистки воздуха до нормальных значений – семь часов пятнадцать минут.

– А с остальным? – недоверчиво уточнил Илья, облизывая пересохшие губы и прислушиваясь к такому долгожданному шуршанию вентиляторов. – И с двигателем?

– Водоснабжение восстановлено в полном объеме. Работа основных двигателей восстановлена в полном объеме. Работа вспомогательных двигателей восстановлена частично…

Илья медленно развернулся к Рокси, надеясь, что она тоже это слышала.

– У тебя получилось, с ума сойти…

Рокси улыбалась, и Илья удивился: почему он раньше не замечал у нее ямочек на щеках? И глаза необычные, темные, как глубина…

– Контур терморегуляции функционирует нестабильно. Не работает внешнее освещение, – продолжил перечислять искин. – Будете продолжать ремонтные работы?

– К черту, – отмахнулся Илья. – На сонаре дойдем.

– Больно?

Рокси кивнула, показывая на его живот, и Илья наклонился, изучая растекшуюся по боку гематому. Та была хороша: глубокого черного оттенка с легкими бордовыми вкраплениями и темно-синей окантовкой.

– Терпимо, вроде не сломано.

– Уверен? Обычно я ломаю.

– Нет, – признался Илья. Бок ныл, но медсканнера на борту не наблюдалось, и рефлексировать по поводу (какой кошмар!) треснувших ребер было нецелесообразно. Наружу не торчат, и ладно. – Дома проверю. Как плечо?

– Ерунда, – ухмыльнулась Рокси. – Бьешь как ребенок.

– В следующий раз постараюсь сильнее, – пообещал Илья. – Как я могу отказать такой очаровательной леди?

– Средненький