Однажды Моисей прогуливался вдали от дворца за пределами города, что он любил делать. Поскольку все знали, что он не принадлежал к царской крови, для него вполне было допустимым гулять без сопровождения, хоть воспитавшая его дочь фараона и не одобряла этого. Как обычно, во время своих долгих прогулок Моисей наблюдал за тем, как трудились, работая на благо египтян, его собратья-евреи, и снова и снова сокрушался по поводу их рабского положения. В целом отношение к рабам в Египте всегда было довольно гуманным. Они считались за людей, стояли под покровительством закона и даже имели свою собственность. Но вот к рабам еврейского происхождения год от года в Египте относились все хуже и хуже. До отношения к ним, как к бесправным животным, оставалось не так уж и много, что не мог не понимать Моисей, и это его огорчало еще сильнее. Внезапно на одном немноголюдном поле он увидел, как египетский надсмотрщик жестоко и со страшной силой избивал хлыстом, а заодно и ногами одного из рабов, который от побоев уже лежал на земле практически неживой. От увиденного у Моисея, который был спокоен и рассудителен по природе своей, внезапно помутился разум. Он посмотрел вокруг, убедился, что никого нет поблизости, и набросился сзади на озверевшего надсмотрщика. Египтянин, который не видел подошедшего Моисея, никак не ожидал нападения, поэтому сразу же был свален на землю. Молодой, пышущий здоровьем еврей имел явное превосходство в силе, поэтому надсмотрщик не мог даже пошевелиться от того, что он был придавлен сверху весом непонятно чьего тела, и неизвестно кто крепко держал его руки, сжав их за спиной. Забитый раб лежал неподалеку с закрытыми глазами, и было непонятно, без сознания он или просто не в силах пошевелиться. Продолжая сидеть на сваленном надсмотрщике, крепко сжав его руки, Моисей в ярости тыкал египтянина лицом в землю и орал на него:

– Как ты можешь так жестоко бить человека! Нет такой провинности в мире, которая бы оправдывала такое обращение с человеком! Особенно с тем, кто гнет спину на ваших полях, чтобы обеспечить вам, египтянам, сытую и довольную жизнь!

– Вот человека-то как раз я и не бил! – со злобой и ненавистью к своему обидчику кричал надсмотрщик, отплевываясь от земли, в которую его неоднократно ткнул лицом Моисей. – Я бил раба! А с этими еврейскими собаками я волен делать все что угодно. И, если я посчитаю нужным кого-то из них даже убить, у меня есть на это все необходимые дозволения. Сам фараон за то, что этих еврейских собак нужно убивать, не стесняясь, чтобы не плодились в больших количествах, чем нам требуется.

Эти яростные оскорбительные слова в адрес еврейского народа заставили Моисея забыть обо всем на свете, в том числе и о какой-либо осторожности. Не помня себя от гнева, он выхватил кинжал, богато украшенный драгоценными камнями, который был ему подарен на его совершеннолетие, и моментально перерезал им горло египетскому надсмотрщику. После того как убитый затих, постепенно Моисей начал приходить в себя от внезапно охватившей его ярости и осознавать, что же произошло. Он не мог не понимать, что случившееся событие может оказать радикальное влияние на его дальнейшую жизнь и даже на продолжительность этой самой жизни, столь единственной и неповторимой для него. Моисей осознавал, что срочно надо сделать все возможное, чтобы скрыть это неожиданное для него самого убийство египетского надсмотрщика. Он отдавал себе отчет, что, принимая во внимание его происхождение, избежать наказания за свое преступление ему не придется. Фараон и так его не жаловал, а теперь у правителя появится совершенно обоснованный повод выместить на нем свою нелюбовь. И даже на заступничество своей приемной матери тут рассчитывать уже не приходится.

С опаской оглядываясь вокруг, Моисей с радостью отметил, что поблизости нет никого, кто мог бы видеть кровавую расправу над надсмотрщиком, ну, кроме самого раба, который продолжал лежать без признаков жизни неподалеку. Солнце клонилось к закату, и новоиспеченный убийца понимал, что внезапно из ниоткуда много народа уже не нахлынет. Поэтому Моисей взял тело убитого им надсмотрщика и потащил его, волоча ногами по земле, к зарослям неподалеку, которые хоть и не были большими, но все же их было достаточно, чтобы скрыть там труп и закопать его без свидетелей. Оставив там мертвого египтянина, он вернулся на место преступления, нашел рядом со все еще лежавшим без сознания рабом пару инструментов для полевых работ, взял их и отправился обратно закапывать мертвеца. Копал он быстро, стараясь не тратить впустую ни секунды, и через полчаса тело надсмотрщика было скрыто под землей. Для верности Моисей присыпал место погребения сухими растениями, травой и листьями, которые попались ему под руку в зарослях, чтобы окончательно скрыть следы захоронения.

Возвращаясь обратно, новоиспеченный убийца решил проведать раба, опасаясь за его жизнь и здоровье после нанесенных ему увечий. Но, придя на место, к удивлению своему, он заметил, что раба там уже нет. Сначала Моисей обрадовался, что его собрат не умер после расправы египетского надсмотрщика, а, видимо, пришел в себя, поднялся и направился прочь с поля. Но потом в его душу закрались сомнения, а что, если раб вовсе и не был без сознания, а значит, видел, кто именно убил египтянина. От этой мысли Моисею стало не по себе, поскольку это означало, что есть вероятность того, что он расскажет кому-нибудь о том, кто настоящий убийца. А после эта информация, скорее всего, может понестись дальше от человека к человеку и рано или поздно дойдет-таки до ушей фараона. Но, поскольку долго размышлять было некогда, надо было срочно убираться подальше от места преступления, Моисей утешил себя тем, что раб был явно без сознания, не видел факта убийства и пришел в чувства, когда тело надсмотрщика закапывалось в зарослях, скрытое от посторонних глаз. После этого он поспешил уйти с поля, вернулся во дворец и был сам не свой весь вечер.

Как ни старался Моисей, заснуть в эту ночь он не смог. С одной стороны, его преследовал страх, а что, если фараон узнает о том, что он посмел убить египетского надсмотрщика всего лишь из-за того, что тот избивал еврейского раба. С другой стороны, Моисей лишил жизни человека, хоть человек этот наверняка убил бы его собрата, если бы он не вмешался. Он не мог не понимать, что поступил он очень плохо, поддавшись праведному гневу и дав волю своей ярости, поэтому муки совести преследовали его всю ночь и жутко терзали. На следующий день сидеть спокойно во дворце он не смог, и ноги сами понесли его в те поля на место преступления. Трудовой день был в самом разгаре, и Моисей увидел на поле свой народ, который, как и обычно, под палящими лучами безжалостного солнца гнул в поте лица свои спины на благо египтян. Внимание его привлекли два еврея, которые явно о чем-то жарко спорили, и, прежде чем он успел подойти к ним поближе, один в порыве гнева сильно ударил другого. Второй ему тут же попытался ответить, и под бурные крики обоих спорящих завязалась драка. Моисей приблизился к ним и поспешил вмешаться, чтобы успокоить их, схватив одного, который был посильнее, руками, не давая ему наносить удары.

– Как вам не стыдно бить друг друга? – с возмущением занялся воспитанием Моисей. – Вы же оба – евреи. Вы – один народ. Неужели ваш спор стоит того, чтобы калечить друг друга? Разве вам мало того, что египетские надсмотрщики жестоко бьют вас? Вы решили теперь еще и сами наносить побои своим же собратьям?