Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы бы тогда не стали притеснять старших по пустякам. — Великодушно заявила Алена.
— Точно, — сразу согласился Серёжа, — пусть они ложатся спать, когда сами надумают.
— А на улице гуляют вволю и едят, когда сами захотят. — Подхватил Сашка.
— И еще разрешим на работу ходить, когда пожелают, а не каждый день. — Придумал Сева.
— Глупости всё это, — возразил Андрюха, — мы хотим быть, как взрослые, а рассуждаем, как обиженные дети. Порядки уже существуют и никому не разрешают их менять. И это хорошо. А то какой-нибудь дурак установит такие обычаи, что наплачешься. Поэтому, если бы мы и завоевали такое право, нужно хорошенько подумать. Мне пока ничего интересного в голову не приходит. Я, правда, особенно и не старался, чего тратить мысли без толку.
— Вот если бы мы стали победителями, как солдаты во время войны, — вспомнил Колян, — тогда бы навели свои порядки на завоеванной территории. Победитель никому не подчиняется, наоборот, его самого все боятся.
— Это точно. — Поддержал его Андрюха. — Но вначале нужно попробовать, каково это быть победителем. Нам нужна тренировка, тогда мы сможем что-нибудь сообразить.
Для начала они решили пойти по самому простому пути: кто бы им что ни сказал, родители, учителя или прохожие, они станут делать наоборот. Однако, у всех выходила какая-то ерунда. Алену мать перестала выпускать во двор. Сашка узнал, что у него, оказывается, начался переходный возраст, а Колян получил от деда подзатыльник. Серёже мама без конца измеряла температуру, у Андрюхи тетя Вера отняла самокат, который он сам же и смастерил из двух подшипников и доски, а Севе стали всё разрешать, что бы он ни захотел, и ему даже надоело капризничать наоборот. Но тяжелее всего пришлось Яше. Старый врач и до этого никогда не командовал дома: Яша охотно учился, играл на пианино, читал, убирал за собой, во время ложился спать. А когда он вдруг заявил, что больше музыкой заниматься не будет, отец сразу согласился, потом что это должно быть делом добровольным. Но ведь Яша музыку любил, и бросать ее не хотел…
Особенно неудачно вышло, когда они попробовали не слушаться в школе. Когда Красные попробовали дерзить на уроке, другим ученикам так это понравилось, что они быстро подстроились и начали грубить хором. Случился скандал, и учительница так плакала, что им самим стало стыдно. Пришлось объяснять ей, что это была шутка, а на самом деле они очень даже её боятся. Хорошо еще, что догадались не взять в игру малышню, эти бы натворили, черт знает что.
Тогда Красные придумали врываться в магазин, брать самую большую плитку шоколада, смело вертеть этой плиткой под носом у продавщицы и решительно направляться к выходу. Прятать добычу никто из них не собирался, они ведь не воришки. Но злая тётка хватала нападавшего за рубашку, звала на помощь и возмущалась мужскими словами. Потом дед Коляна им объяснил, что это хуже воровства, и называется это грабеж. Обычное дело, всё самое интересное обязательно назовут каким-то гадким словом.
Положение обсудили на совете, в штабе, и поняли, что взрослые ничего не знают про их игру и ничуточки не понимают, что будто бы, их покорили. Этим то и отличалась игрушечная победа от настоящей: милиция ведь на самом деле не разбежалась и не перестала охранять территорию врага, а местное население «завоевателей» и не думало бояться. Поэтому они придумали разделиться на группы и разыгрывать сражение друг с другом, чтобы определить, кто победил, но и это у них получалось неважно. Не будет же Алёна по-настоящему лупить Севу, а Серёжа — колотить Яшу. А как без этого выявить победителя? Поэтому пришлось устанавливать очередь, то одних назначали победителем, то других.
И всё равно почувствовать себя победителем не получалось, потому что своих обижать обидно, даже если их, будто бы, завоевали. Заставит, скажем, Колян Алену стоять по стойке смирно, а потом увидит, как она переминается с ноги на ногу — и скажет «вольно». Однажды Андрюха, чтобы проявить силу духа, дал Коляну щелбан, чтобы он помнил, что на этот раз он в плену, а потом, когда пришла очередь Коляна командовать, тот положил Андрюху на тротуар и поставил ногу ему на живот. Прохожие в тот раз обругали Красных хулиганьем. Красные посоветовались и поняли, что всё это и вправду похоже на хулиганство, а не на игру.
— Думаю, забава у нас какая-то паршивая. — Поделился своими сомнениями Яша. — Мы же на самом деле друзья, а не враги. Всё у нас чересчур понарошку.
— Нужно сражаться с тем, кто хотя бы чуть-чуть похож на чужого. Жаль, что настоящих врагов здесь нет, — вздохнул Серёжа.
— Как же нет! — воскликнула Алена. — Мы можем позвать на бой Алых. Мы с ними, хоть, и не настоящие враги, но и не совсем приятели. Даже на фронте врага называют неприятелем, вы что, забыли?
Эта идея нашла понимание, и Красные дружно прокричали одобрение. На переговоры с Герой вызвалась отправиться Алёна. Она не сомневалась, что Гера затею поддержит, и напомнила, как он завидовал военным приключениям дяди Васи. Для начала, они наметили правила игры для их обсуждения с Алыми, чтобы геройство приветствовалось, но без хулиганства. Они ведь люди, а не звери. И Алёна ушла на задание.
6. Вызов
В соседний двор Алёна нырнула через подворотню и сразу же, за пожарным краном, разглядела Фитиля. Он кого-то высматривал в окне комнаты на первом этаже. Он был в тени, но глаза при этом прикрывал козырьком ладони, как будто надеялся, что так будет не заметно, чем он занимается.
— Эй, Фитиль, — окликнула его Алёна, — за кем приглядываешь, нашел там что-то секретное? Далеко ли Гера, дело есть.
— А зачем он тебе понадобился?
— Тайна это, тебе знать не положено.
— Ну, если тайна, пойду, поищу. — Покорно согласился Фитиль и скрылся за деревянным сараем.
Вскоре он выглянул и поманил Алёну за собой. Гера играл с Лысым в пристеночки. Алёна показала Гере пальцем, что вопрос серьезный и тот отослал своих подручных взмахом руки. Не ожидая приглашения, Алёна опустилась на придвинутый к стене деревянный ящик с таким видом, будто усаживалась на трон, и молча уставилась на Геру. Тот тоже выдержал паузу и снисходительно поинтересовался:
— Колись, давай, с чем пожаловала?
— Хотим обсудить одну проблему, нашу и вашу. Жизнь у нас какая-то обидная. Для больших мы