и более округлым, я как и раньше реагирую на него фейерверками “в трусах” и искрами из глаз, но теперь чуть спокойнее и вдумчивее. Наверное, старею.

Наш тактильный диалог — крышесносная прелюдия. Чертовски личный и глубоко интимный, будто кроме нас и наших тел нихрена больше не существует.

Нам нужно познакомиться заново, хотя я бы предпочел вспомнить друг друга.

Мне не хочется этот диалог прерывать, но на лице Аглаи, за которым наблюдаю, отражается очевидный мыслительный процесс, и он напрягает нас обоих, поэтому сдаюсь и хрипловато спрашиваю:

— Долго ты еще собираешься молчать?

Вскинув на меня подернутые пеленой глаза, смотрит исподлобья.

— Ты сам просил меня молчать, — произносит немного обиженно.

— Я уже успел соскучиться по твоему голосу, — пропускаю между пальцев прядь ее длинных волос.

Посмотрев в сторону, Аглая хмурит брови, и я терпеливо жду, когда на меня выплеснется поток ее мыслей. Этот поток мне бесконечно интересен. Мне интересно все, что творится в ее голове. Всегда было. Твою мать. Я ведь влюбился в нее с первого взгляда, как школьник.

Спустя пару секунд она смотрит на меня и спрашивает:

— Ты… точно успел?

— Абсолютно точно, — повторяю в третий раз.

В этом я не сомневаюсь, я в состоянии вытащить вовремя, даже несмотря на то, что окончил школу экстерном, но если когда-нибудь… Аглая захочет от меня ребенка, я все сделаю как надо…

Мысль о нашем ребенке оказывается достаточно острой, чтобы пронять до нутра.

Закусив губу, Аглая опускает лицо и продолжает молчать.

Прохладные пальцы замирают на моем животе. Ей требуется немного времени, чтобы, не поднимая ко мне своего задумчивого лица, продолжить:

— Мне не понравилось то, что я увидела там, в кафе…

— Ты очень доступно это объяснила.

Посмотрев на меня с бурей в глазах, она эмоционально говорит:

— Ты вломился в мою жизнь даже не спросив разрешения, ты это понимаешь?

— У меня не было выбора.

Посопев, она продолжает:

— Ты все перевернул вверх дном. Я как внутри торнадо, Зотов. Но я лучше попрошу тебя уйти прямо сейчас, если все это для тебя несерьезно…

— Все это? — уточняю.

— Мы… — поясняет с обидой.

— Серьезнее тебя сейчас в моей жизни ничего и никого нет, — проговариваю с расстановкой.

Я сам не до конца понимаю, почему все вышло так, как вышло. Я пригласил рекомендованного Капустой физиотерапевта в кафе. Позвонил и назначил встречу, потому что так мне было привычнее. В этом не было какого-то скрытого умысла, это часть моей повседневной жизни. Мой друг работал с ней после собственной травмы, и нам было приятно поделиться эмоциями об этом общем знакомстве. Она предположила, что я потянул мышцу, и была права. Я потянул ее сегодня утром во время тренировки, к которой приступил не разогревшись как следует. Наталья наглядно продемонстрировала результат моей халатности, когда неожиданно и для меня нащупала болевую точку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Аглая снова молчит, и я вижу, как вращаются шестеренки у нее в голове. Ее молчание всегда повод напрячься, ведь за ее молчанием как правило скрывается лесной пожар.

Обхватив пальцами ее подбородок, заставляю поднять на себя глаза.

— Послушай, — говорю ей. — В Канаде у меня есть постоянный терапевт. И это женщина. Я работаю с ней пять лет, она практически член семьи, и у нас бы ничего не вышло, интересуй ее мой член. Я привык к открытому комфортному общению, к дружеским отношениям с людьми, для которых моя жизнь — работа. Будь то женщина или мужчина. Это нормально.

— Вот именно, — выдавливает она. — Ты привык. Ты… ты даже не представляешь, как сильно отличаешься от людей вокруг. Ты просто этого не замечаешь! Но это видно даже по тому, как ты двигаешься. Ты другой. У тебя… другое сознание, — стучит пальцем по своему виску. — А я… не привыкла к тому, что мужчина, которого я люблю, обедает с посторонними женщинами. Мы как небо и земля, Зотов. Мы теперь разные, мы говорим на разных языках. Смотрим на вещи по разному!

— Может быть, это хорошо? — спрашиваю. — Мы сможем многому друг друга научить.

— Боже… даже сейчас мне хочется с тобой поспорить…

— В споре рождается истина.

— Мы разные…

— Плевать, — отвечаю резковато.

Все преодолимо. И это тоже. Я не отпущу ее. Это просто невозможно.

— Может быть нам стоит закончить все прямо здесь и сейчас, — настаивает она на своей бредовой логике. — Пока все не стало сложнее… Пока все не вылилось в катастрофу.

— Мы избежим катастрофы, потому что будем договариваться, — вбиваю в нее свою логику.

— Договариваться? — горько вздыхает Аглая.

— Да, — перехватываю ее локоть, чтобы смотрела на меня. — Находить и принимать решения, которые будут устраивать нас обоих. Все просто. Язык у нас одинаковый, поверь мне. Десять минут назад у нас не было никаких проблем с тем, чтобы договориться.

— Думаешь, все проблемы можно решить через постель?

— Не все, но многих можно избежать, когда люди удовлетворены.

— Это канадская мудрость?!

— Это общеизвестный факт. Все люди устроены одинаково, на всех континентах.

— Я не особо искушенная в “этих” делах, — бросает почти с вызовом.

— Думаешь, я искушен? — отвечаю тем же.

— Думаю, у тебя достаточно опыта. Может быть, я не смогу удовлетворить твои запросы…

— У меня нет никаких запросов, — сообщаю. — Я просто хочу тебя четыре раза в день.

— Четыре… — Аглая фыркает.

— Тебе мало?

— Прекрати издеваться… — дернувшись, пытается с меня слезть.

Сгребаю ладонями ее голые ягодицы и выпрямляюсь, садясь.

— Можем это обсудить. Договориться, — бормочу хрипло, запрокинув к ней лицо.

Ее грудь вжимается в мою, руки обнимают за шею. Своим дыханием она щекочет мои губы и смотрит мне в глаза. Не отпускаю ее взгляд, пока приподнимаю одной рукой за талию, а ладонью второй обхватываю свой стояк. Толкаю Баум вниз, заставляя на него опуститься.

Из ее рта вылетает тихий стон, и я ловлю его своим, жмурясь от того, как член стискивают мягкие горячие тиски. Не двигаюсь, позволяя Глаше раскачиваться и привыкать, и беру на себя контроль, когда чувствую, что ее тело начинает требовать больше.

Меняю нас местами, и диван жалобно скрипит.

Аглая обнимает ногами мою талию, пальцами царапает плечи. Двигаясь между ее бедер, я теряю связь с реальностью, полностью поглощенный ощущениями и стонами, которые выбиваю из податливого тела выверенными толчками. Это та поза, в которой она когда-то кончала без моей помощи, она делает это и сейчас — сжимается, чтобы через секунду увлечь меня за собой, и я успеваю выскользнуть из нее раньше, чем присоединяюсь.

Она прячет холодные стопы между моих ног, когда, повторив контуры моего тела, устраивается сверху и набрасывает на