— Мне показалось, что госпожа Элоиза немного не в себе, — покачал головой Варфоломей. — Может быть, она всё-таки нездорова?

— Бруно уверил нас всех, и её в том числе, что всё с ней в порядке, — пробормотал Себастьяно. — Мне-то что делать? — повторил он вопрос, встал, принялся ходить по комнате.

— Ждать, — бросил Лодовико.

— То есть? Ты думаешь, что-то изменится? — Себастьяно остановился возле него.

— Вернется, — ответил тот.

— Пожалуй, соглашусь, — кивнул Варфоломей.

— Объясните, не понимаю ничего, — Себастьяно присел на стол.

— Сдаётся мне, мы тут сейчас видели чуть ли не объяснение в любви, — хмыкнул Лодовико. — Просто на своеобразный, наизнанку вывернутый манер, но что у нас госпожа Принцесса по-человечески делает? Всё ещё не понимаешь?

— Нет, — Себастьяно в самом деле не понимал.

— Ты видел когда-нибудь, чтобы она повышала голос ну хоть на кого? А ведь у неё здесь далеко не всё и не всегда хорошо?

— Нет, никогда, — согласился Себастьяно.

— Ты заметил, что изо всех нас она начала орать именно на тебя? Не на Карло, который всю дорогу над ней подсмеивается, не на меня, а я её критиковал, а на тебя, причем ты просто обычным образом хотел спрятать её от всех возможных опасностей, истинных и мнимых, в этом нет ничего нового, ты всегда так делаешь.

— Ну да, всё верно, — снова согласился Себастьяно.

— То есть, еще раз, дано следующее: уважаемая госпожа Элоиза позволила себе заорать на Себастьяно, практически на пустом месте. Именно на тебя, да, при том, что из всего дома именно с тобой она общается больше, чем с кем-либо. Я о мужчинах, если что. А выбор у неё был неплохой, сам понимаешь, к ней кто только не клеился. Но она, я так полагаю, выбрала тебя.

— Если и так, то мне она об этом сообщить забыла, — буркнул Себастьяно.

— А голова у тебя есть, сын мой? — вдруг встрял Варфоломей. — Ты у нас обычно не слепой и не глухой, да и в женщинах вроде понимаешь, как я всегда думал.

— Видимо, нет у меня головы, потерял, — пожал плечами Себастьяно.

— Ну так находи обратно! — рыкнул Варфоломей. — Видел бы ты, как она дернулась, когда мы ей рассказали, что тебе шею ободрали! Хотела тут же тебе звонить и убеждаться, что ты жив и здоров, еле отговорили подождать до вашего тамошнего утра!

— Она в самом деле мне тогда звонила, точно, — припомнил Себастьяно.

— Вот-вот, — сощурился Лодовико. — Подведем итог. Есть некая особа, которая отказала всему дому, начиная с нашего Карло и заканчивая Маурицио Росси, но которая при этом готова проводить с тобой кучу времени. Ездить с тобой ужинать, говорить, по твоим словам, обо всем на свете, помогать тебе в делах так, как никто не поможет, кататься на лыжах на тех же самых сумасшедших склонах, гонять ночью без правил на машине по пустым дорогам, путешествовать с тобой по делу и без дела, танцевать с тобой в обнимку, да и, как я полагаю, время от времени с тобой спать. Есть такое?

— Ну, и? — нахмурился Себастьяно.

— И эта самая особа, будучи, как мы полагаем, немного не в себе, начинает орать именно на тебя. Перед кем еще она готова так открыться? Кого из нас она готова так близко к себе подпустить? Ну и у кого ей, если что, не заржавеет прийти и попросить прощения? Да любит она тебя, просто почему-то не говорит, хрен бы знал, почему, я-то точно не знаю, может Варфоломей знает, спроси его, он умный. А почему вместо ласковых слов обматерила — ну тоже спроси, вдруг ответит, — Лодовико завершил речь и налил себе коньяка. — Могу и тебе налить, кстати.

— Налей, — согласился Себастьяно. — Варфоломей, ты что, тоже так же думаешь? Ты с ним согласен?

— Полностью, Себастьяно. Мы еще под Рождество всё это на пару подытожили. И на рождественском приеме убедились окончательно.

— И ты тоже думаешь, что придет?

— Обязательно. Не завтра, так через три дня, но придет.

— Мне самому её не искать?

— Не искать. Хотя бы неделю. Одумается — придет.

— Да никуда она не денется, — Лодовико передал ему бокал. — Пей и забей. Вернется. А не вернется — подумаем, что делать.

* 46 *

Элоиза проснулась по будильнику… и тут же вспомнила вчерашний день. То есть вечер. И лицо Себастьена, когда она орала, как ненормальная. И лица остальных, которые и подумать не могли, что она на такое способна.

Она уже была готова идти и извиняться, но некая мысль возникла в голове еще ночью и, похоже, что в ней был смысл. А что, если она до сих пор под вредным воздействием? И не видит его? Потому что она после каникул жила на редкость бестолково, за что и поплатилась. Распустила себя и подставилась под неплохой такой удар, распустила сотрудников… Если осуществленная любовь стала тому причиной, так может быть ну её, эту любовь? Может быть, она, Элоиза, не способна одновременно и встречаться с мужчиной, и работать, и заниматься собственным развитием? Много ли женщин успевают? Правда, услужливая память тут же подсунула ей кузину Доменику, но Доменика-то крутая, не все же такие!

Решение оказалось непростым, но иного она не придумала. Сначала — к той самой Доменике, потом на некоторое время отсюда подальше. Успокоиться, прийти в себя. А там будет видно.

Элоиза попросила завтрак в комнату, потом с готовым заявлением отправилась к Софии и согласовала себе неделю отпуска с маленьким хвостиком. Предупредила Шарля, оставила главным в отделе Донато Ренци, взяла самый минимум необходимых вещей, купила билет в Париж на дневной рейс, позвонила Доменике Секунде и отправилась к ней в клинику.

* 47 *

Кузина Доменика была бодра, весела и довольна собой и окружающим миром — то есть, как всегда. Но уже вторым взглядом она внимательно оглядела Элоизу, взмахом пальцев заперла дверь и хмуро поинтересовалась:

— Скажи, дорогая, где ты нацепляла на себя столько всякой дряни?

— На работе, — с готовностью ответила Элоиза.

— И чего ты хочешь от меня?

— Помоги разобраться.

— Почему сама всё не сняла?

— Потому, что глупая. Нет, я в теории всё себе представляю, а практически хочу, чтобы ты меня проконтролировала. Прямо сейчас.

— Если так — то ладно, делай. То есть снимай одежду, откладывай её вон туда и делай. А я ассистирую.

Элоиза полностью разделась и распустила волосы, оставив только кольцо и медальон. Сосредоточилась и постепенно, шаг за шагом, вывела из себя концентрат из злости, ревности, вспыльчивости, слабости, подверженности чужому влиянию и агрессии. Процесс занял около часа. Доменика не вмешивалась, она, как и обещала, смотрела со стороны и готовилась подхватить нить действия, если понадобится. Однако, не понадобилось, Элоиза справилась.