Не следует ли из сказанного, что без «вспомогательных средств», появляющихся у человека в результате страдания, маленькое счастье остается недостижимым, а значит, и настоящее большое счастье тоже?..

Упомянув чуть выше обостренное восприятие жизненных ценностей, я имела в виду возникающее у человека отчетливое ощущение ценности того или иного явления. Говоря об ощущениях, о чувствах, нужно учесть, что они могут быть двоякого рода. Ощущение ценности относится к первой категории. По сути, это духовный акт – человек преодолевает собственные границы и обращается к «ты» (или к великим идеям, или к произведениям искусства). Ко второй категории относятся иррациональные и обманчивые ощущения, порождаемые психически-импульсивным эмоциональным состоянием, о чем мы хорошо знаем из истории развития таких заболеваний, как тревожное расстройство или зависимость. Человек с неврозом тревоги чувствует себя «хорошо», если может уклониться от ситуации, вызывающей у него страх, и «плохо», если такая ситуация неизбежна.

Это значит, что не каждое чувство, поднимающееся из глубины души, ведет человека в правильном направлении. Бывают и такие, которые только вредят и сбивают с пути к смыслу. Здесь необходимо строгое разграничение! Поэтому когда разум и чувство находятся в противоречии, нельзя постоянно отдавать предпочтение чувству, как призывают сегодня некоторые легкомысленные философские течения. И мысль, и эмоция должны быть тщательно взвешены на духовных весах человека, в том измерении, которое открывает осмысленную перспективу.

* * *

Радость – классический пример чувства, относящегося к первой категории. Радоваться можно только кому-то или чему-то. Это внутреннее ощущение не появляется на пустом месте, у него всегда есть причина – своя особая «причина для радости». Она опирается на «причину-смысл», которая неизмеримо больше, чем любой конкретный повод. Эта основополагающая «причина-смысл», собственно, и побуждает нас любить жизнь, дорожить ею и радоваться. Без нее конкретная «причина для радости» появляется гораздо реже и затухает намного быстрее, почти моментально. Поэтому, например, хорошие жизненные условия и безрадостное существование далеко не всегда исключают друг друга, к сожалению.

Ничто другое не дает нам с такой полнотой прочувствовать свою принадлежность к миру, как радость, но для этого нужно, чтобы конкретная причина радости уходила корнями в осознанный смысл жизни, базировалась на нем. Человек, который радуется, целиком пребывает здесь и сейчас, в абсолютном согласии с собой и с миром. Раздвоение, отчуждение, заблуждение для него невозможны. Он словно попадает туда, где его настоящее место, в такие минуты он перестает быть ищущим и становится обретающим. Он обретает удивительную гармонию своей души и бытия мира.

Человек, который радуется, – это интегрированная личность, он полностью включен в собственное бытие.

И наоборот, человек, лишенный радости, лишается и чувства принадлежности к миру. Он чужой во всех областях жизни, да и с самим собой не в ладах. Он не может жить, как ему нравится, и ему не нравится, как он живет.

Отсутствие у него конкретной причины для радости объясняется в большинстве случаев частичной утратой «причины-смысла». Поскольку он не воспринимает многих вещей, которые могли бы принести ему удовлетворение, в его мире царит пустота. В жизни человека, лишенного радости, не хватает чего-то существенного.

* * *

Но не нужно думать, будто существует два сорта людей: люди, которые радуются, и люди, лишенные радости. Опыт показывает, что один и тот же человек временами радуется, а временами бывает весьма далек от радости. К тому же хорошо известно, что радостные переживания в среднестатистической жизни случаются не так часто, а периоды без радости длятся подолгу. Казалось бы, из этого можно сделать вывод: любой человек находится скорее «снаружи», чем «внутри» бытия, скорее ищущий, чем обретающий, скорее чужой даже самому себе, чем интегрированный в мир.

Однако это довольно опрометчивое предположение, потому что редко выпадающие минуты радости обладают замечательным свойством – их воздействие выходит далеко за собственные пределы. Их мерцание просвечивает сквозь безрадостное существование подобно отблеску солнечных лучей, который виден на небе после заката или перед восходом. Минуты радости не просто проживаются сами по себе – они сокращают предшествующие и последующие периоды отсутствия радости.

Поэтому наряду с понятием «предвкушение радости» в принципе можно было бы ввести понятие «послевкусие радости». Человеку, ощущающему предвкушение или послевкусие радости, нравится жить, он пребывает (уже или все еще) в согласии с бытием мира, хотя и не осознает этого так ясно, как человек радующийся.

Отбрасывая отсветы на прошлую и будущую безрадостность, радость изменяет всю нашу жизнь в качественном отношении. Радость дает нам возможность избежать отчужденности и пребывать там, где и есть наше место, – в себе самих и целиком в мире.

* * *

Что происходит, когда частота появления радости в жизни человека резко падает, а если и выпадают редкие радостные моменты, то без подпитки «причиной-смыслом» они слишком быстро затухают? Если приходится долго довольствоваться лишь отсветами на вечернем небе и не видеть настоящего солнца, связь с солнечным светом притупляется, теряется. А вместе ней теряется связь с самим собой, с ближними, с событиями и явлениями мира. Я хотела бы привести здесь отрывок из письма, которое получила от одного пациента, – в нем все это изложено очень ясно.

Есть одно важное свойство радости – ее присутствие взаимно обусловлено связями человека с миром. Слабеют связи – слабеет и способность радоваться жизни. Радость уходит – прерываются и оставшиеся связи.

Альфред Адлер стремился объяснять все виды неврозов и невротических состояний, к которым он относил такие характерные проявления, как тревожность, странности поведения и пессимизм, неразвитым чувством общности. Он писал: «Глубочайшая причина всех неудач и промахов внутренней жизни человека кроется в недостатке общения, в дефиците совместной игры, совместной работы, совместных увлечений».