машины с кормами, выгружали их и уже сарафанное радио разносило по селу весть, что привезли комбикорм (сечку у нас тоже комбикормом называли). Кто успел прибежать и набрать себе в мешки — тот и победил.

Зав. складом, тетя Валя Свистунова, должна была выдавать этот «комбикорм» каждому поровну. Но кто-то пришел, кто-то не пришел, потому что просто не узнал о завозе… Короче, махновщина. Усугублялась ситуация тем, что при каждом завозе «комбикорма» не хватало для отоваривания тех, кто успел прибежать с мешками.

Теть Валя кричала:

— Каждому по четыре мешка!

И могла просто не выпустить со склада тех, кто набрал пять мешков. Она взвешивала, делала отметки в книжках, которые сельчанам выдавала заготконтора… Командовала, короче.

Но она же не знала, сколько человек придет в этот конкретный раз! А вдруг на всех не хватит по 4 мешка?

Поэтому толпа жителей Ленинского и соревновалась в беге и ходьбе. А потом соревновалась в скорости наполнения мешков уже на складе. Вокруг кучи дробленного зерна — толкучка, все друг другу мешают, крики ругань, бабы потные и раскрасневшиеся орут друг на друга, мужики иногда и жестче отношения выясняют…

А чего вы хотели?! Без этого «комбикорма» тебе поросенка нечем будет кормить, а мясо в магазине с. Ленинского никогда не продавалось. Какое райпо в те годы привозило мясо в сельский магазин? На одной картошке сидеть будете?

Мне интересно, а такой СССР помнят жители Кутузовского проспекта города-героя Москва?

Этот СССР очень сильно похож на социализм? Это я, убежденный коммунист, спрашиваю у вас, тоскующих по временам кавалера ордена Победы Брежнева.

* * *

Сено. Еще одно достижение «социализма». В 1961 году колхоз «Имени 3-го полка связи» переименовали в колхоз «Имени Ленина», а в 1962 году он был ликвидирован и стал Ленинским отделением совхоза «Хорольский».

Разницу жители моего села почувствовали сразу. Пастбище для скота частного сектора совхоз оставил им в пользование. Правда зачем-то запахал пастбище, на котором гусей пасли уже в начале 70-х. Юмор в том, что на том поле даже ничего и не посеяли, оно весной и осенью подтоплялось разливом нашей речки-переплюйки, носившей выразительное название Канава. Но после вспашки на нем бурно разрослась полынь и оно для выпаса стало непригодным.

А вот с сенокосами стало, мягко говоря, сложнее. Пока управляющим отделением был бывший председатель колхоза Никита Митрофанович Гуржий, один из основателей колхоза «Имени 3-го полка связи», ставший председателем после войны, положение было более-менее терпимым.

Дед Никита еще думал о людях. Не всем он нравился, его и поругивали в селе. Да он всем нравящимся пряником и не старался быть. Запомнился щупловатым старичком, всегда при галстуке, даже когда мотался по пыльным полям за рулем своего Газика. Часто в этом Газике сидели мы с братом и его внук Олежка, мой ровесник.

У стариков была одна дочь, жила в городе, а сына каждое лето отправляла к родителям. Гуржии, дед с бабкой, жили по соседству с нами, дома стояли через дорогу. Мы дружили с их внуком, играли то у них в доме и дворе, то у нас. Мать нас с братом ругала за то, что мы к ним ходим, требовала, чтобы мы Олежку к себе звали.

Интересная психология и интересные отношения были. Когда мы были в доме Гуржиевых, бабушка Гуржиева старалась постоянно нас чем-то угостить и оставить у них обедать. Моей матери это очень не нравилось, она считала, что мы ее позорим, люди могут подумать, что у нас в доме кушать нечего.

Поэтому мы должны были Олежку тащить к нам и вот уже на нем мать демонстрировала, что у нас вполне так есть что покушать. Такая модель поведения относительно детей была во всем селе. Стоило прийти в гости к какому-нибудь сверстнику, как его мать начинала тебя первым делом кормить, да еще и с причитаниями: «Чего ты плохо кушаешь? Худой — одни кости».

Никите Митрофановичу карьера была не нужна, он по возрасту уже пенсионером был, его больше заботило, что о нем люди думать будут. Я хоть и шпингалетом совсем был, но в памяти отложилось, как он делился со своей женой переживаниями насчет того, что директор совхоза — сволочь, забирает у людей последнее — сенокосы.

Эта сенокосная эпопея хорошо в памяти отложилась. Сельские дети с 7–8-летнего возраста уже помогали родителям заготавливать сено, начиналось все с граблей, в 9–10 лет вилы в руки брали, а потом и косу. Хотя руками косили в 60-х еще очень мало, как это не удивительно, уже примерно в середине 70-х — вовсю.

Дело в том, что сено для колхозников, как и другие корма, было заботой колхоза. Для сенокосов выделялись нормальные участки, их косили конными косилками (у нас их интересно называли — косарки), сгребали скошенную траву конными граблями, потом складывали в небольшие копны и постепенно вывозили так же на конных телегах.

В совхозе же начали наращивать поголовье коров (потом напишу, как большое поголовье стало убыточным для хозяйства), сена стало не хватать и совхоз начал захватывать сенокосы, которые раньше отводились частникам. Паскудство еще в том заключалось, что почти все сенокосы были дикими, на них росла обычная полевая трава, т. е. малопродуктивными. А точнее — одичавшими. В этой полевой траве еще и тимофеевка с клевером были, но только они все больше и больше глушились. А смесью тимофеевки и клевера сенокосы еще при колхозе были засеяны. Совхоз уже не занимался на моей памяти окультуриванием сенокосов. Кроме одного случая, когда по совету моего брата агроном с управляющим засеяли 700 гектаров клевером и тимофеевкой вместо кукурузы. Но с уборкой не успели и получили 700 гектаров черной травы.

Если бы совхозное начальство просто окультурило сенокосы, то выход сена вырос бы с них в 2–3 раза и можно было не ущемлять народ.

Но самое главное паскудство, совхоз, расширив площади, стал заготавливать сена больше своих