class="poem">

«Веселее грехош

Хлебематствует мотеж».

(«Союз Молодежи» ІІІ).

«Я небичь бендный.

Небичь зибкий

и небязь иплюаы голутой»

а ученики учуяли подхватили и уже продолжали:

«Гром из-за тучи, зверея вылез

Громадные ноздри задорно высморкал

И небье лицо секунду кривилось

Суровой гримасой железного Бисмарка»

Маяковский.

Это из «Облако в штанах».

Конечно, если о небе так выражаются, то оно в штанах, или еще хуже!

Ученики размазывают все тряпки, но первый за них взялся Хлебников.

Он ясно и кратко выразил свое отношение ко всему миру:

«Вечность – мой горшок

Время – подтиралка!

Я люблю тоску кишек

Я зову судьбу мочалкой».

(Сборник «Затычка»).

Опять это было напечатано без разрешения автора – кому же охота преждевременно откровенничать? Здесь тон простой и дальный – как последняя воля.

Конечно, Хлебников возмущается, когда его так выдают, и все собирался печатано протестовать – да что-то помешало!..

А что печатал Хлебников сам, было по-видимости другое, а в сущности тоже самое:

«Там где жили свиристели

Где качались тихо ели

Пролетели улетели

Стая легких

 Времирей».

или:

«Любезь борзость туч,

Любезь бледных лучей».

Или более певучая юная поэма:

«Неголи легких дум

Бегали к легкому свету».

(См. «Изборник»)

«И в дебрях голубых стонало солнце

Любри голубри, небо рассыпало»

Этакая простота и невинность!

И вышеприведенное:

«Небистели, небистели

Озарив красу любени

В нас стопали любистели

Хохотали каждый ин…»

Но тем более великий и желтый (гумигутный) Иуда глядит из-за этой благолепной ясности сюсюкасловия.

Так же ослюнявил, под видом поцелуя П. Хлебников и Любавицу (обабиться, бабица).

Конечно Маяковского видишь за версту и не ошибешься.

«Вот вы прохвосты бездарные многие!»

И раз человек вывесил на лбу:

«Умный! Талант! Я сутенер и карточный шулер»,

то сразу видно с кем имеешь дело и в карты играть с ним никто не сядет, а если сядет, то шулер похлестче его!

Не то Хлебников – его дсп. все девицы называют воробушком, считают необыкновенно нежным, а «ведающие миры иные в 8-ое измерение» – верным.

Да и как не считать?

Ведь может это у него от большой любви слюнявость такая? Ведь может он слишком уж предан, до приторности?

Он так пропитан «сладостью» и сладостью, что она у него из каждой буквы, из каждой прорехи!

Его словарь начинается с любви и кончается любистелью, между ними тщательно спрятаны юбка и постель.

Падеж любви.

Она склоняется и спрягается на 5-ти притах, Хлебников довел до конца, начертил все возможности этого слова – (в Дохлой луне). Он закончил дело символистов и начал новое.

Л Ю Б Ю.

За любясь влюбнось любиша лублея в любиевах.

«Любный, любилу любеж, любялех любяшечников, в любитвах и любой олюбил, залюбил улывнулся в любищу»…

«Любаны, любило, любанье, залюбилось нелюбью к любиму, любицей любимоч прилюбилась в залюбье…»

ю, лю, ли, ли, ню, ня –

любимые его буквы!

это чистое словесное ню!

Как отнестись к этими словам баяча? с их эстетической стороны?

Небистель… Лиска.

Небязь,

Мизна,

Мизнь,

В. Брюсов критикуя И. Северянина просто пишет: и в одной из своих поэз (какое безвкусное слово!)…,

Но все таки – почему поэз – безвкусно?

Брюсов глубокомысленно промолчал, а между тем это нас чрезвычайно интересует.

Душевно больной (как уверяет д-р Радин) Мартынов например происхождение всех слов находит в еде

Естество – есть, ество

эстетика – естетика

радость – от ядость

День – Едень и т. д.

Конечно такая наука неприемлима, но если приведенные объяснения понимать лишь эстетически – то нам многое станет ясным. В самом деле разве поэзия и поэзы не напоминают нам Поэзия поедать или другой физиологический акт? и разве бывшие дсп. поэты не творили в точности от переполненного желудка? Под влиянием «настроения» –

«Поэзия приятна, сладостна, полезна,

Как летом вкусный лимонад –

Пренебрегая словом, как таковым?

Может и «поэзы» показались Брюсову безвкусным, напоминая ему какой-нибудь физиологический акт?

Во всяком случае отрыжкой несет от слов: поэзник, небистели, лизна, лиюнь и т. д.

Поэт изливается истекает…

Он так. плодовит – у И. Северянина 6 или 12 книг, у Хлебникова больше дюжины поэм, деюг, трактатов да бессчетное количество мелких стихотворений.

Манера Хлебникова – сперва наслюнявит, а потом утопит в «ложке воды».

Самая подлая смерть!

Берегитесь слюнявых, п. ч. убьют не из ненависти, а лишь по глупости своей воистину – «поцелуем предают» по неловкости любить и растерянности от своей неудачливости.

Предатели любят кровь, а еще больше удушение и утопление.

Дева которую обидел жрец в ярости своей потопила всю Атлантиду.

(Садок судей II)

Смерть в озере

Гибнут конечно серые солдаты: хлынули воды

У плотин нет забора

Глухо визгнули ключи.

Кто по руслу шел утопая,

Погружаясь в тину болота.

Тому смерть шепнула: пая…

И вот протяжно ухали

Моцарта пропели лягвы»

И не случайно «бежит любезного венца» жених, утопивши невесту.

Такова разбойничья река:

«И Волги бег забыл привычку

Носить разбойников суда

Священный кличь „Сарынь на кичку“

Здесь не услышат никогда».

Слава Разину п. ч. он:

«Полчищем вытравил память о смехе

И черное море сделал червонным».

Вода не случайно является нам стихией страсти…

Страстная натура поэта (Тютчева), как и «вод» его глубока; никогда не бывает больною: мятется природа поэта, словно юноша, не утративший способности любви.

(А. Белый)

Хотя этой окраской (у Тютчева – анальное болото) воды можно не соглашаться, по примем к сведению это признание важности влаги для поэта. У Хлебникова вода отомстила за себя; сперва слюни, влажность ю, не находя себе исхода, не растворяясь в других вещах и звуках, стали