что, молодые… — остановила его Чугункова. — Вы беседуйте тут, а я — в райком. Денис-то Михайлович может опять уехать, ищи его тогда…

— Да обед же! — возразил Виктор. Она махнула рукой:

— Ладно, ладно… Скажите этой, в белом передничке, мол, тетка Татьяна отобедает в другой раз. Пущай извинит за беспокойство да привет шефу-повару Василию передаст.

Когда официантка поставила на стол тарелки, а лишнее, предназначенное для Чугунковой, унесла, Виктор наполнил бокалы вином и, глядя на девушку в упор, спросил полушепотом:

— За что выпьем?

Марина пожала плечами; она впервые сидела вдвоем с парнем в ресторане, и ей очень хотелось, чтобы у них все обошлось хорошо, как и надо в таких случаях. Девушке иногда мечталось, что если встретит его, желанного друга, то это будет такой же современный парень, как у некоторых ее подруг, — высокий, худощавый, отличный танцор; он будет петь под гитару модные песенки, свободно рассуждать о кинофильмах, о покорении космоса… Виктор, конечно, не был похож на такого парня, но все равно он очень милый, отзывчивый, добрый.

— За встречу и за нашу Суслонь! — оживленно произнес он и чокнулся звонким бокалом. — Пейте, пейте, квас же!

Вино было холодное, освежающее. Марина выпила все до дна.

«А он славный, этот Виктор! — подумала она. — Только зачем носит сапоги?.. Вот бы подружиться! А сапоги… сапоги он не будет носить, купит для праздников узконосые туфли».

Виктор ел быстро, с аппетитом. Он постукивал ложкой о тарелку, а сам все расхваливал свою Суслонь, новый Дом культуры, умницу председателя, которого очень уважал. Марина покорно слушала.

Когда они кончили обедать, к их столику подошли двое — бородатый старик с утиным носом и парень лет двадцати пяти с нависшим на глаза чубом.

Они поздоровались с Виктором, закурили, разговорились. Это оказались отец и сын, приехавшие из Суслони в райцентр, чтобы закупить кое-что для готовящейся свадьбы. Говорил больше старик, а сын только поддакивал. Наконец они уселись за соседним столом.

— Стало быть, условились: прокатишь по суслонским улицам на залетных! — кивнул старик Виктору, как бы завершая разговор. — Чтобы, значит, колокольчики, бубенчики, ленты. По-русски, как бывало прежде. Пущай свадьба играется по-новому, в Доме культуры, только молодых надо доставить не на «Волге», а на конях. Такая у нас с сыном задумка, и с нашей Каплуновой насчет машины мы не согласны.

— А что? Я готов, — сказал Виктор.

Старик удовлетворенно погладил лопатистую бороду, переглянулся с сыном:

— Полдеревни пригласим в Дом культуры. Гуляй, народ! Младший Куделин женится, лучший суслонский механизатор.

— Неужели полдеревни? — удивился Виктор. — Здорово!

Старик протянул ему через стол руку, подмигнул: мол, знай наших; тот крепко пожал ее, как бы скрепляя уговор. Марина слушала суслонцев с большим вниманием, все было интересно, наполнено особым смыслом. Оборотясь к ней, Виктор вдруг сказал односельчанам:

— А вот она у нас в Суслони будет работать. Киномеханик она. Считай, дело решенное.

Марина хотела было возразить, что еще ничего не решено, но промолчала. На нее пристально смотрел младший Куделин и будто говорил глазами: «А ничего, ничего деваха! Пожалуй, и на свадьбу можно пригласить!»

— Значит, кино нам будете показывать? — спросил он басом.

— Да, я курсы киномехаников окончила, — подтвердила Марина.

— Порядочек! Мы с Любой в охотку смотрим фильмы. Только их сейчас показывают у нас с перебоями. Вы уж постарайтесь…

Старик Куделин поднял над столом костлявую руку, заставил сына замолчать, а сам сказал:

— Тебе, дочка, ей-богу, понравится в Суслони. Суслонь наша нынче в силу вошла, экономически окрепла, как говорится. Понравится, верь моему слову!

Марина зажмурилась и мысленно увидела эту самую Суслонь с палисадниками и огородами, с летящими по улице залетными; увидела Дом культуры, заполненный кинозал, а среди людей — Виктора, отца и сына Куделиных да еще какую-то чернобровую, счастливую, очень молодую женщину с такими же, как у нее, у Марины Звонцовой, янтарными бусами на шее…

«А что ж, и поеду в Суслонь, поеду с Виктором да с Куделиными!» — сказала она себе на улице.

Красавцы по-прежнему стояли у забора, вздрагивали кожей, отмахивались хвостами от мух.

— Ну вы, небесные!.. Потерпите еще немного, — весело прикрикнул на них Виктор.

Перед палисадником с круглыми цветниками они невольно остановились. В распахнутом окне второго этажа показались мощные плечи мужчины в черном пиджаке и голова Чугунковой. Секретарь и доярка о чем-то горячо разговаривали. Рассерженный мужской голос вырвался на улицу:

— От масс решила оторваться? Звезду получила и зазнаешься?

— Чего мне зазнаваться? — воскликнула Чугункова и затрясла кулаками в воздухе. — Не ты меня, Денис Михайлович, кормишь, а я тебя вот этими самыми руками. Я молока людям надаиваю, коровушек обхаживаю…

Она посмотрела из окна на улицу, но вряд ли что увидела, опять отвернулась.

Виктор и Марина переглянулись в замешательстве, затем молча отошли от палисадника. Он принялся распутывать вожжи, а она уселась на линейке, притихла. Поскорее бы уже доехать, устроиться, а вечером… Вечером подняться бы в кинобудку, включить свет.

3

Чугункова появилась на крыльце минут через десять. Хмурясь, шумно дыша, с красными пятнами на щеках, она сняла с линейки велосипед, обернулась к Виктору:

— Все! Поезжай, милок, в свою Суслонь, а уж мы как-нибудь доберемся до Гремякина. Звонила я, «Москвич» сломался, а то б прислали за нами. Жалко, в нашу сторону сегодня и автобуса не будет…

— Как это — поезжай? — возмутился Виктор. — Без вас мне не велено возвращаться. Наш-то рассвирепеет!

— Пущай свирепеет! Я тут поругалась и к вам приеду — поругаюсь. Разозлили меня…

Глаза Чугунковой блестели от волнения, пережитого только что там, в райкоме. Это была теперь совсем другая женщина — решительная, непреклонная, несговорчивая, и Марина даже как-то сжалась, наблюдая за ней. Она ждала, что Чугункова вот-вот прикрикнет на нее, как на школьницу: «А ты чего тут надумала? Выбрось из головы Суслонь! Гремякино — твоя судьба!»

Подчиняясь какому-то внутреннему голосу, Марина молча сняла с линейки чемодан, поставила его рядом с велосипедом. А что делать дальше, она не знала.

Чугункова недовольно хмыкнула, все еще под впечатлением недавнего разговора в райкоме:

— Ишь опять какую заводят практику! Героиню — туда, героиню — сюда. Иди на совещания, сиди в президиуме. Шумиха это, а не дело.

Виктор держал красавцев под уздцы, но с места не трогался. Негодование Чугунковой было ему непонятно.

— Опыт же надо передавать! — неуверенно сказал он.

— Опыт, говоришь? — резко переспросила Чугункова. — Опыт, милок, не медяки, нечего его транжирить направо да налево. К нему нужно относиться не по-купечески, а по-хозяйски, со смыслом. Пущай каждый на своем месте делает положенное, да с душой, с огоньком, вот он и накопится, опыт-то. А то шуму,