Выпучив круглые бессовестные глазки, Михаил снисходительно посмотрел на меня, уверенный в своей неконкурентной значимости в моей жизни. Ну, конечно, кому я с двумя детьми нужна?

— Яна, может, ты меня простишь? Клянусь, я всю жизнь тебя одну любил, а с Надеждой черт попутал. Может, всё сначала начнем? Одна ты у меня свет в окошке. — Проворковал, абсолютно уверенный в моем согласии.

Вот фат! Мне на него даже смотреть было тошно. Сразу всколыхнулась старая боль. Это теперь я стала умнее и осторожнее, не то, что в былые времена, когда доверчивая была до омерзения. Что ни соврет, всему верила. По небольшим признакам сейчас догадываюсь, что изменял он мне, наверное, с самых первых дней совместной жизни.

— Да ты и Надежде в любви клялся и, подозреваю, многим и до, и после нее. Ты же трепло, тебе слова на ветер кидать удовольствие одно.

Он возмутился.

— Никогда я ей о любви не говорил. Одной тебе!

— А если проверить?

Он гулко стукнул себя в грудь.

— Проверяй!

И тут случилось нечто совершенно для него неожиданное. Я подняла трубку телефона, набрала номер Надежды и проговорила:

— Надежда Семеновна, это Яна. Твой муженек сейчас в моем кабинете сидит и мне в любви клянется. А про тебя говорит, что и не любил никогда!

Та как завопит:

— Да он мне про тебя то же самое говорит! Вот козел! Ну, придет он домой!

Дала послушать эксу ее приятные слова.

— Ну как?

Он позеленел.

— Не ожидал я от тебя, Яна, такой подлости! Ты всегда для меня примером была порядочности и доброты!

Я натужно рассмеялась.

— Ну, надо же! Как славненько роли-то были в нашей семейке расписаны! Я честная и порядочная, то бишь в твоем понимании наивная дура, которую грех не обмануть, а ты ловелас и подлец, который любую бабу вокруг пальца обведет. Но я от тебя кое-чему за годы совместной жизни научилась. Иди-ка ты отсюда!

Он, слава Богу, ушел, а я долго еще потом мучилась. Вспоминалось то одно, то другое, но я запретила себе думать о прошлом. Ни к чему травить с трудом затянувшиеся раны.

Пришедший в мой кабинет Абрам Серафимович долго мялся, не зная, как подойти к терзающей его нелегкой проблеме. Смешно болтая в воздухе короткими ножками, он сидел на неудобном стуле напротив меня. Вот мол, я какой демократичный, не тебя к себе вызвал, а сам к тебе пришел. Вытащив большой платок в серо — зеленую клетку, тщательно промокнул лицо, тяня время и давая мне возможность проявить лучшие черты характера, а именно снисходительность и деликатность.

Естественно, такие ценные качества я попусту разбазаривать не собиралась и продолжала молча ждать начала трудного разговора. Наконец, засунув платок в карман и собравшись с духом, он скорбно проблеял:

— Тут вот какое дело, Яночка! Надо, э…, второй этаж библиотеки одной фирме уступить, э… Тут дело тонкое, политическое. Понимаешь, владелец этой фирмы близкий родственник нашего губернатора, поэтому нам взамен этой площади обещаны хорошие дотации на следующий год, мы на них весь дворец отремонтировать сможем. Так что, сама понимаешь…

Я понимала только одно: опять за счет культуры решены чьи-то коммерческие проблемы. Хотя, если честно, такой громадный читальный зал нам был ни к чему. Его посещало в день от силы человек двадцать. Но вслух этого не сказала: зачем умалять свое неизбывное страдание?

Абрам Серафимович постарался принять строгий вид, означающий, что спорить не о чем, и добавил:

— Это решение профкома, так что нам с тобой остается только повиноваться!

Горько вздохнув, я изобразила крайнее отчаяние, трагически стиснув бледной рукой свой пылающий лоб.

— Вот так всегда! Под колесами капитализма гибнет культура!

Абрам Серафимович поморщился.

— Ну, ты бездарно переигрываешь. Ближе будь к реалиям жизни, ближе.

Действительно, это был явный перебор, с этим я согласилась. По-деловому спросила:

— И когда место освобождать? Учтите, мы сами таскать ничего не будем. И так каждый день тонны книжек перетаскиваем.

Директор сразу оживился. Конкретные дела ему всегда удавались гораздо лучше, чем уговоры. Воспрянув духом, гордо пообещал:

— Да вам и не нужно будет ничего носить! Фирма наймет грузчиков и всё сделает. Вы только подумайте, куда всё сложить. А приступим в понедельник. После выходных с новыми силами, так сказать.

И поднялся, довольный, что вопрос исчерпан. Он давно ушел, а я всё сидела в кабинете, перебирая возможные варианты переезда, выискивая оптимальные.

В дверь раздался негромкий стук. Я сразу поняла, что пришел чужак. Свои, как правило, подобной деликатностью не отличались. Наши дамы влетали ко мне сразу, предупреждая о своем появлении лишь громким стуком каблуков по паркету.

От непривычной вежливости стало не по себе. Сдержанно позволила:

— Войдите!

Дверь распахнулась и в кабинет вошел уже знакомый мне расфуфыренный тип. Тот самый, машину которого я неприличным способом выжила со своей дороги, а потом еще, по его мнению, цинично над ней издевалась. Он был в строгом темно-синем костюме, похожем на форму капитана дальнего плавания. Не хватало только золотого шитья.

Я напряглась, ожидая очередных неприятностей. Он тоже узнал меня и неловко замялся. Я кисло пригласила:

— Заходите уж, раз пришли, чего у порога топтаться!

Он прошел, сел на стул, на котором до него восседал директор и ехидно проговорил:

— Да уж, умеете вы ободрить застенчивых посетителей, Яна Ивановна!

В ответ я чуть не посоветовала ему заворачиваться в паранджу, чтобы меньше стесняться, но, вовремя вспомнив, что я на работе и высмеивать посетителей не имею права, прикусила язык. Его вид мне был так неприятен, что я демонстративно отвернулась к окну, чтобы не видеть лишний раз его физиономии.

— И какова же цель вашего визита?

Он серьезно посмотрел на меня и неожиданно сконфуженно признался:

— Понимаете, я тот самый владелец фирмы, что займет ваш второй этаж. Почему-то мне захотелось лично перед вами извиниться.

Я уточнила:

— Лично передо мной?

Он поправился:

— Перед вашим коллективом. И, поверьте, мы сделаем всё, чтобы не доставить вам лишних хлопот.

Продолжая негостеприимно разглядывать улицу, я вполне логично заметила:

— Ну, для этого вам нужно совсем немного, просто отказаться от своего намерения, только и всего.

Он показательно покашлял, намекая на то, что он тоже человек и мне стоит хотя бы изредка уделять ему свое драгоценное внимание. В силу хорошего воспитания мне пришлось оторваться от приятного голубого неба и посмотреть на него. Наткнувшись на мой вопрошающий взгляд, он поморщился и потер шею неожиданно беззащитным, каким-то детским жестом.