история РКП(б), ход важнейших революционных событий в России и в международном рабочем движении.

Конечно, Алёшкин за свою самонадеянность поплатился, не сумев достаточно внятно ответить на самые простые вопросы, имевшиеся в вытянутом им билете. Это был, пожалуй, единственный раз за всё время учёбы Бориса, когда он очутился в таком дурацком положении и, вероятно, именно поэтому вопросы билета запомнились ему на всю жизнь. Вот они:

Какова роль в деревне комбедов?

Три лозунга Ленина по отношению к крестьянству.

Что было решено на III съезде партии?

Впоследствии, уже будучи достаточно политически подготовленным, Борис не мог не краснеть, вспоминая эти вопросы и свои бестолковые ответы на них. Но преподаватель оказался добрым человеком. Невразумительные ответы абитуриента он приписал его волнению и всё-таки вывел ему тройку. Таким образом, Алёшкину удалось набрать 12 баллов. Оказалось, однако, что этого недостаточно: многие сдали лучше, и проходной балл, как теперь принято говорить, был 14.

Борис не проходил. Он, конечно, был очень обижен, разозлён, хотя и понимал, что, кроме как на себя, злиться ему было не на кого. Но счастье вновь улыбнулось ему.

Когда его судьба уже, кажется, определилась, и он грустно шёл по коридору университета, чтобы забрать из канцелярии свои документы, его остановил знакомый старческий голос.

– Если не ошибаюсь, краса и гордость курсов десятников по лесозаготовкам шествует? Ведь Алёшкин, правда? Всё-таки решил поступать в университет? Молодец!

Борис поднял глаза. Перед ним стоял улыбающийся Василевский. Его аккуратно подстриженная бородка, как всегда, была немного вздёрнута вверх, а на лице сияла приветливая улыбка. Глаза излучали столько доброжелательности и приветливости, что парень не выдержал и рассказал ему всё: как ему удалось вполне благополучно сдать основные предметы и как он погорел на обществоведении.

– Вот ещё мне эти новые науки! – возмутился Василевский. – Ну на что леснику обществоведение? Что он, политграмоту кедрам да пихтам будет что ли преподавать? Ты вообще-то этот предмет сдал или совсем на нём засыпался?

– Да нет, тройку-то я получил, но мне баллов не хватает.

– Ну, тогда дело поправимое! Постой здесь, – с этими словами Василевский скрылся в дверях канцелярии, и через полуоткрытую дверь Борис слышал его возбуждённый голос, чьи-то несмелые возражения и потом опять настойчивые требования Василевского. Прошло минут 20, затем из канцелярии поспешно вышел всё ещё разгорячённый Василевский и весело сказал:

– Ну, убедил я этих чиновников! Но пообещал им, что в первом же семестре добьёшься и по обществоведению пятёрки, не подведи! В списки принятых тебя занесли, так что первого сентября прошу на мою первую лекцию, – и замечательный старик пожал Борину руку.

Через день в коридоре висели списки зачисленных на первый курс лесного факультета, среди них красовалась и фамилия Алёшкина.

Радостный возвращался он в Шкотово: фактически уже студент и, самое главное, он опять будет часто встречаться с Катей! Совсем не предполагал Борис, какое несчастье, в корне перевернувшее его судьбу, всю его жизнь, сломавшее все его намерения, вдруг свалится на него.

В самом деле, не случись того, что произошло с ним через каких-нибудь два-три дня после возвращения из Владивостока, окончил бы он лесной факультет и до конца жизни работал бы в каком-нибудь леспромхозе или лесничестве. Но всё произошло по-другому. Невольно вспоминаются слова: «Судьба играет человеком!»

Приехав домой, Боря поделился радостным известием о зачислении его в число студентов ГДУ и в тот же вечер обсудил с родителями план его будущей жизни. Решили, что Борис будет жить у той же хозяйки, у которой квартирует и Коля Воскресенский, тем более, что она не возражала сдать угол ещё одному студенту всего за 5 рублей в месяц – плата вполне приемлемая. Питаться он будет в столовой ГДУ, что стоило около 10 рублей в месяц, на прочие расходы предполагалось выделить около 5 рублей, таким образом, ему потребуется в месяц рублей около 20. Было известно, что всем студентам-первокурсникам будет выплачиваться стипендия 15 рублей; таким образом Борису недоставало рублей 5–6. Отец сказал, что эти деньги он будет доплачивать из своей зарплаты.

После этого семейного совета все в самом хорошем настроении улеглись спать. Особенно был доволен Яков Матвеевич, ведь его старший сын стоял уже на пороге университета, о чём он и мечтать не смел.

Естественно, что и сам Борис долго ворочался в постели, размышляя о своей будущей жизни, об учёбе, и о том, что теперь Катя Пашкевич опять будет с ним жить в одном месте. Трудно объяснить, что для него в это время было важнее.

Борис решил, что из Шкотова он уедет 27–28 августа, а до тех пор будет ходить на службу в контору Дальлеса и пока там ничего не скажет, уволится перед самым отъездом. Отпуск его кончался дня через два, следовательно, он сможет проработать ещё около двух недель, и зарплата, полученная за это время, ему очень пригодится.

Утром следующего дня Борис проснулся в каком-то непонятном состоянии: сильно болела голова, немного подташнивало и тяжело было вставать с постели. Однако, он пересилил себя и всё-таки поднялся. Завтракать ему не хотелось.

Боря вышел на улицу и уселся под раскидистым боярышником. Он не придавал особенного значения своему состоянию: последние дни перед отъездом из Владивостока его уже беспокоило нечто похожее, хотя и в более слабой степени. Парень приписывал это переутомлению в связи с экзаменами.

Усевшись под деревом, он почувствовал некоторое облегчение и, как ему показалось, совсем незаметно для себя заснул. На самом же деле он потерял сознание, свалился со скамейки, и, выбежавший на улицу Женя, увидев его лежащим под деревом, удивился и, прибежав домой, громко закричал:

– Мама, мама, поди посмотри, Бобли-то под деревом опять спать улёгся…

– Ах, Женька, опять ты какую-нибудь шутку придумал! Подожди ты у меня! – но, выйдя на улицу, она оборвала фразу и бросилась к Борису.

Попробовав его разбудить, она поняла, что мальчишка находится без сознания. Прикоснувшись к его лбу, почувствовала, какой он горячий, лицо сына было неестественно красным. Мать сразу поняла, что мальчишка заболел, и очевидно, серьёзно.

Оставив безуспешные попытки привести сына в чувство, Анна Николаевна выбежала на улицу и, увидев проезжавшего мимо кого-то из местных крестьян, кажется, Ивана Колягина, попросила его подвезти внезапно заболевшего сына в больницу. Тот согласился, так как знал и её, и самого Бориса. Подъехав к дому Алёшкиных и уложив вместе с матерью больного на телегу, он с возможной быстротой поехал в больницу, которая к этому времени уже переселилась в одну из отремонтированных казарм совсем рядом с той, где ранее находился ОЛУВК.