— Что я наделал… что я наделал… — негромко прошептал Макс, вглядываясь в серый асфальт где-то далеко внизу, в маленьких человечков, проворно снующих с пакетами, колясками и сумками, и в забавные цветные машинки, играющие солнечными отблесками на отполированных крышах. — Зачем все это?

И как будто случайно, острым тонким лезвием в мысли пробиралось ощущение вины за Феню, за то, что он, как и Макс, увяз в этой истории. Макс пока не знал, как судить вчерашний день — считать свой поступок спасением или проявлением слабости?

В который раз Макс попытался привести мысли в порядок, но получалось это не лучшим образом.

Не лучшим образом, по мнению Макса, складывалась и дальнейшая перспектива. Идея выкрасть одно из самых модных и обсуждаемых полотен современной живописи из галереи современного искусства, напичканной камерами, проникнув туда под видом сотрудников, казалась безумной, хотя пару раз по спине пробегали мурашки азарта, которые Макс отчаянно пытался унять.

Организацию проникновения взял на себя майор, уточнив, что к полудню рядом с дверью будет лежать пакет с новыми паспортами и деньгами на первое время, а с директором галереи имеется знакомство, которое обяжет его взять на временную работу талантливых арт-деятелей нового времени. Причем Максу пристало быть талантливым дизайнером, а Фене — талантливым арт-критиком. Почему именно так — ответа от майора Макс так и не получил, зато получил уведомление, что излишнее количество глупых вопросов значительно сокращает путь от свежего московского воздуха до едких паров сточной канавы, где им придется провести в среднем лет пятьдесят, прежде чем их кто-нибудь отыщет.

За спиной послышался шум, и Феня неспешно вошел в комнату. Темно-русые волосы, разделенные на прямой пробор, всегда чуть длинноватые и чуть маслянистые, были старательно зализаны за уши, пухлые щеки порозовели, а светлые голубые глаза озабоченно наблюдали за Максом. Тот, резко обернувшись, быстрым, нервным шагом направился к нему:

— Это же какое-то безумство! Я даже представить себе не могу, во что мы ввязались и как нам это провернуть. Это какой-то бред! Знаю, мы и раньше делали глупости, точнее, я тебя втягивал, но здесь… И мне только что пришло осознание! Только что! Вчера я об этом даже не задумывался! Мы же ничего не знаем о современном искусстве!

Феня сосредоточенно посмотрел на Макса и отломил кусок булки, лежащей на столе.

— Да, я понимаю, — не унимался Макс, — может быть, мало кто знает о современном искусстве, но там же, в галереях, художники, дизайнеры, скульпторы, они же в курсе, что происходит…. Они же это создают!

Феня пододвинул к Максу оставшийся кусок булки.

— Спасибо, — Макс быстрым движением отхватил кусок и проглотил, почти не разжевывая, что голодный желудок встретил не особо благодарно. — А нам нужно в картинах разбираться… Я всю ночь читал про модные выставки, но пока что-то ничего не понял. Кроме того, что нужно искать скрытый глубинный смысл, тонкими мазками намеченный подсознанием…

— Нужно завтракать, — окончательно решил Феня и направился к холодильнику. Громоздкий обитатель кухни, которому было уже более шестнадцати лет, лениво отсвечивал отполированными серебристыми панелями, неподалеку от него стоял небольшой квадратный столик с тонкими ножками, сужающимися книзу и шесть табуреток незатейливого дизайна, купленные на распродаже в IKEA.

Растерянный, Макс присел на одну из табуреток и рассеянно отпил из чашки холодный черный кофе, застоявшийся, казалось, еще с вечера. На бежевых обоях, покрытых мелким цветочным декором, кое-где отошедших от стены, висели цветные тарелки, пучки засушенных трав и небольшие картины, вышитые крестиком, с изображением полей, лугов и незатейливых натюрмортов. Квартира досталась Фене от бабушки более года назад, но с тех пор практически ничего не поменялось, лишь дополнилось парой-тройкой единиц техники, которые заметно контрастировали с ярко выраженным пасторальным стилем.

Макс в качестве дополнительного обитателя достался Фене примерно десять месяцев назад. Когда Макс, в третий раз начавший и бросивший учебу, окончательно разругался со своими родителями (в особенности с отчимом, убежденным карьеристом), это послужило косвенной причиной для весьма оголтелой перепалки с одним из посетителей в небольшом ресторанчике, где Макс в то время подрабатывал барменом. Затем выяснилось, что сей посетитель оказался высокопоставленным гражданином, и весьма скоро Макс оказался на улице, без работы и денег. Феня стал единственным, кто сразу предложил оставаться у него дома любое необходимое время, и Макс согласился.

Фене, к слову сказать, это соседство позволило значительно воспрянуть духом, так как его отношения в семье были также далеки от идеала. Причиной тому был его младший брат Митя, капризный, леностный и довольно принципиальный в своих поддевках, которому родители пытались отдать все, что могли, хотя все в итоге оказывалось бесполезным. Макс всеми силами пытался поддерживать Феню, и о Мите старался особо не говорить. Но Митя все же иногда напоминал о себе…

— Я нашел пирожки с мясом и пирожки с капустой. Много, — провозгласил Феня.

Свежая, румяная выпечка, которую Феня постоянно закупал в небольшом магазинчике около дома, разогретая в небольшой микроволновке, вкупе с горячим кофе сделала свое дело — разомлевший и немного успокоившийся Макс разглагольствовал на тему новостей искусства, которые мельком прочел в интернете, и постепенно его стало клонить в сон…

Около входной двери послышался какой-то шорох, а потом звонок. Макс резко подскочил, и заспанными глазами посмотрел на стену. Широкие стрелки деревянных часов, украшенных мудреными узорами в старинном стиле, показывали пять минут первого. «Майор, картина!» — пронеслось в голове, и Макс побежал к двери. За ней он обнаружил на полу свернутый бумажный пакет, в котором были бережно сложены два паспорта, два листа с распечатанными биографиями, адрес магазина мужской одежды, карточка парикмахерского салона и довольно приличная сумма денег.

Оглядев все, Макс попытался собраться, и где-то внутри стал понемногу разгораться огонек упрямства. Пусть почти все было зыбко и неясно, и никто не мог заранее предсказать, к чему может привести такая рисковая затея.

Артем Поплавский уныло сидел за небольшим столом, заваленным бумагой, заметками и обертками от дешевых батончиков.

Сотни звуков и шумов, отлетающие от старательно работающих принтеров, бдительных телефонных аппаратов и открывающихся дверей сливались с нежным щебетанием юных журналисток в узких юбках и риторическими размышлениями редакторов. Понедельник, половина третьего, почти все были погружены в работу, окутанные незримым офисным духом. Артем отрешенно смотрел перед собой, неумело пытаясь затушить все более нарастающую раздражительность. Периодически появлялись смутные беспокойные идеи, которые сразу отвергались, ибо выдрессированная за годы разумность всегда одерживала верх.

Взгляд невольно потянулся книзу. На столе, справа от стаканчика, плотно набитого карандашами и ручками, стояла небольшая фотография в рамке — миловидная девушка со светлыми локонами, аккуратно подхваченными блестящими заколками, и двое детишек. Девочка, с такими же, как у мамы, светлыми волосами, густо украшенными разноцветными резинками, обнимала плюшевую корову, мальчик несколько старше, одетый в яркую футболку, на которой красовался Супермен, держал руки на коленях и широко улыбался. Артем нежно погладил рамку мизинцем, а затем рука бессильно опустилась на светло-серую столешницу.