— Может, да, а может, и нет. Если бы корабль был один, то беспокоиться было бы не о чем, но два корабля вполне могут потягаться даже с «Буревестником». Впрочем, они далеко и едва ли сумеют нас догнать, даже если захотят. А на Саамарде нас защитят гарнизонные орудия.

— Надеюсь, — сказал Сафир. — Мне бы хотелось выполнить приказ императора и как можно быстрее вернуться в Урдисабан.

— Нам бы всем этого хотелось, — кивнул капитан, а затем развернулся и крикнул: — Эй, слушай мою команду! Справа по курсу две пиратские триремы! Прибавить паруса, идем по ветру, приготовиться к бою!

— Мы отклоняемся от курса? — спросил Сафир, почувствовав, что корабль качнуло в сторону.

— Только на время. Нужно оторваться от уримашей.

«Буревестник» шел полным ходом, но триремы все же нагоняли его. Капитан хмурился и качал головой. Он происходил из аристократического рода и был опытным моряком: двенадцать лет плавал на боевых кораблях шкипером, пока не получил под начало лучшее судно императорского флота. На вопрос Сафира он нехотя ответил:

— Я не понимаю, как развивают они такую скорость. Их суда гораздо медлительнее наших. Мы давно должны были потерять их из виду, но вместо этого они, похоже, скоро нас догонят.

— Когда?

— Если будут идти с прежней скоростью, то не позднее чем через четверть часа.

— Мы сможем отбиться? — спросил Сафир, чувствуя, как неприятно засосало под ложечкой. Неужели это страх? Странное и непривычное чувство: раньше потомок Маградов никогда не боялся.

— Едва ли, — капитан нахмурился, — но постараемся погибнуть достойно.

— Мне нужно спуститься в каюту, — сказал юноша, возвращая капитану подзорную трубу, — и приготовиться к бою. Ухаэль! — крикнул он слуге, стоявшему неподалеку и не спускавшему глаз с пиратских трирем. — Идем, ты поможешь мне надеть доспехи.

— Что, господин? — толстяк подошел, дрожа от страха. — Как?! Неужели будет бой? Но мы ведь можем оторваться. У нас больше парусов, и вообще…

— Боюсь, что нет, Ухаэль, — Сафир покачал головой и направился на корму, — по какой-то причине уримаши нагоняют нас.

— О всемогущие боги, мы погибнем! — воскликнул Ухаэль, всплеснув руками. Он неуклюже засеменил за своим господином, путаясь в полах расшитой серебром и жемчугом одежды.

— Не трусь, — отозвался Сафир, заходя в свою каюту. — Настало время показать, что и ты мужчина, — он откинул крышку сундука и вытащил кольчугу.

Слуга с тихим стоном повалился на кровать.

— Хорошо вам говорить, господин, — протянул он дрожащим голосом. — Вы — воин, а я в жизни не держал в руках оружия.

— Тогда оставайся здесь и жди, когда пираты придут за тобой. Но хочу напомнить, что уримаши оставляют в живых только тех, за кого можно взять выкуп, так что не говори им, что ты всего лишь слуга. — С этими словами Сафир надел кольчугу и извлек из сундука позолоченный панцирь, на груди которого были изображены сражающиеся морские змеи. — Подай мне меч!

Ухаэль подхватился и снял со стены клеван в кожаных тисненых ножнах — не парадное, положенное пажу и изукрашенное самоцветами, а настоящее боевое оружие. Сафир подпоясался, пристегнул длинный прямой кинжал, затем сел на кровать и приладил поножи.

— Надень наручни, — велел он Ухаэлю.

Слуга, не переставая причитать, приложил к его предплечьям бронзовые пластины и застегнул ремешки.

— Шлем, — коротко бросил Сафир, проверяя, все ли хорошо сидит, не сковывают ли доспехи движений.

Ухаэль достал из сундука круглый шлем с массивным забралом, выполненным в виде рыбьей головы, и подал своему господину. Сафир надел его, застегнул на подбородке ремни, приладил стальной воротник и направился к двери.

— Господин! — воскликнул Ухаэль, устремляясь за ним. — Дайте и мне оружие!

— Разве ты хочешь подняться на палубу?

— Мое место рядом с вами, господин! Пусть я боюсь, но буду сопровождать вас даже в Узадор. — Толстяк попытался гордо выпятить грудь, но его усилия пропали втуне, поскольку ни одна часть его тела не могла соперничать с животом.

— Смотри, как бы твои слова не стали пророческими, — отозвался Сафир мрачно. — Возьми мой шестопер.

— Благодарю, господин.

Через минуту Сафир с Ухаэлем показались на палубе. Большая часть команды уже стояла вдоль бортов с оружием и щитами в руках. На лицах людей была написана решимость умереть или победить любой ценой. Никто не собирался сдаваться пиратам.

Уримашские триремы были уже близко. Сафир мог разглядеть разноцветные одежды корсаров и сверкающие на солнце щиты различных форм и размеров. Корабли приближались в тишине, не было слышно ни воинственных криков, ни отдаваемых команд. Расстояние между триремами и «Буревестником» сокращалось неестественно быстро, У Сафира мелькнула мысль, что дело здесь не обошлось без колдовства, и он крепче сжал рукоять клевана. Справа от него срывающимся шепотом молился всем богам подряд Ухаэль.

Минуты тянулись мучительно медленно. Люди считали, сколько им осталось до смерти. Наконец первая трирема подошла достаточно близко. Из бойниц «Буревестника» ударили баллисты, и среднего размера ядра застучали о борт неприятельского судна, в нескольких местах повредив его, но не причинив особого вреда — пробоины, нанесенные выше ватерлинии, не были опасны. С триремы донеслась команда, и в тот же миг над водой взметнулись канаты с абордажными крюками.

— Руби концы! — взревел капитан «Буревестника».

Замелькали и застучали сабли, но не до всех пут можно было дотянуться. К имперскому судну заскользили пираты. Некоторых расстреливали из арбалетов, и их тела падали в море, других встречали на борту и сбрасывали вниз, но большинству удавалось очутиться на палубе, где они сразу же вступали в ожесточенную схватку с командой «Буревестника».

Рядом с Сафиром просвистел абордажный канат, крюк зацепился за мачту и натянулся, как струна. По нему заскользили пираты. Юноша взмахнул клеваном и обрубил трос, с торжеством наблюдая, как рухнули в воду уримаши. Но вот уже слева его атаковали более удачливые корсары, и пришлось отбиваться. Сафир отвел нацелившийся ему в грудь изогнутый клинок, оттолкнул одного из противников плечом, повернулся ко второму, увидел костлявое смуглое лицо и пронзительные черные глаза, скользнувшие по его панцирю. Он замахнулся для удара, метя в незащищенную шею пирата, но тот вдруг быстро поднес ко рту кулак и дунул в него. В лицо Сафиру вылетело персикового цвета облако какого-то порошка. Он покачнулся и понял, что падает на спину, теряя сознание. Последняя его мысль была о том, что он не успел убить ни одного противника, и Сафир ощутил приступ острой жалости к себе. Затем свет померк, и звуки идущей вокруг битвы стихли.

* * *

Сон был на удивление ярким, но содержание причиняло Сафиру настоящую муку. Его окружал кошмар: легионеры вбегали в какой-то дом, убивая всех, кто им попадался. Они поднимались по лестнице, рыскали по этажам, открывая ногами двери, пока не нашли комнату, которую искали. Там, на широкой кровати, лежала женщина с ребенком на руках. В глазах у нее застыли ужас и недоумение, губы беззвучно шевелились. Она переводила взгляд, в котором читалась мольба, с одного легионера на другого, но те лишь медленно надвигались на нее. Казалось, никто из них не решался нанести первый удар. Сафиру хотелось зажмуриться, но видение было слишком реальным, чтобы от него можно было избавиться.