Алла Владимировна вернулась домой очень поздно. На завтра было намечено открытие выставки художника, которого она протежировала. Она торопилась, так как знала, что Павлик ждет ее и ни за что не заснет, пока мама не поцелует его перед сном и не пожелает спокойной ночи. Но, подходя к спальне сына, Алла Владимировна заметила, что свет из–под двери еле пробивается. Она решительно распахнула дверь. Ночник едва освещал комнату. Когда ее глаза привыкли к полумраку, она пришла в изумление: Павлик мирно спал в кровати. Потрепанная книжка лежала у него на животе. Голова мальчика склонилась на плечо спавшей рядом с ним, поверх одеяла, новой гувернантки.

Сердце Аллы Владимировны при виде этой картины сжалось от ревности. Впервые малыш заснул, не дожидаясь ее, да еще в обществе малознакомой женщины, пусть даже гувернантки. А ведь раньше он чувствовал себя в полной безопасности только рядом с мамой. Но с другой стороны, это означало: новой гувернантке она могла смело доверить сына.

Алла Владимировна подошла к шкафу и достала плед. Она укрыла им гувернантку и вышла из комнаты, тихо прикрыв за собою дверь.

Я проснулась и посмотрела на часы. Было еще очень рано. Я огляделась. Оказывается, я заснула прямо на кровати рядом с мальчиком, и кто–то заботливо укрыл меня пледом.

Я встала и пошла в свою комнату, которая была рядом с комнатой Павлика. Мои вещи уже разобрали: одежду повесили в шкаф, а мелочи аккуратно разложили по ящикам. Возле кровати на коврике стояли новые домашние тапочки без задников из натуральной замши цвета кофе с молоком. На кровати, размером с небольшой стадион, лежал роскошный шелковый халат под цвет тапочек и такого же цвета шелковая ночная рубашка. Портьеры и покрывало на кровати, а также обои, обивка мебели и палас в комнате, были все того же колера — кофе с молоком.

Только букет с темно–пунцовыми розами, стоящий на небольшой круглой консоли, вносил какое–то разнообразие в цветовую гамму.

Несмотря на некоторый избыток кофейно–молочной темы, мне моя комната очень понравилась. Кофе с молоком являлся моим любимым утренним напитком.

В комнате была еще одна дверь. Я решила, что за ней ванная комната, и не ошиблась. Цвет кофе с молоком царил и здесь.

«Ну это уже перебор! — возмутилась я. — Человек с неуравновешенной психикой в такой обстановке может заработать маниакально–депрессивный психоз!»

Усилием воли я взяла себя в руки и приказала себе не придавать большого значения всем этим оттенкам моего любимого напитка. Я с удовольствием отметила, что в стакане рядом с умывальником находится моя зубная щетка белого цвета с ярко–малиновой ручкой и рядом расположен голубой тюбик зубной пасты.

Я быстро почистила зубы, потом постояла немного под прохладным душем. Мне предстояло до того, как мальчик проснется, сбегать в детский магазин и купить то, что окончательно изгонит недоверие ко мне из души ребенка и сделает его моим другом.

В доме было тихо. Мне казалось, что все еще должны спать, но это мне только казалось. По комнатам и коридорам я почти не плутала, держа направление строго на север, подчиняясь внутреннему чутью, которое меня никогда не подводило, где бы я ни находилась — будь то чаща леса или городские джунгли. Вскоре я оказалась перед входной дверью. Я нажала на ручку. Дверь была заперта.

Непонятно откуда появился детина с квадратными плечами. Сонно протирая глаза, он с подозрением спросил:

— Куда, пампушка, намылилась? Сперла хозяйские драгоценности и рвешь когти?

Я чуть не задохнулась от такой вопиющей несправедливости и хамского обращения. Вместо ответа на его дурацкие вопросы я тут же открыла сумочку и с грохотом высыпала все ее содержимое на пол.

— Проверяй! Найдешь компромат, разрешаю заковать меня в кандалы, привязать камень к ногам и бросить в реку! — гневно прорычала я. — Но если ты ничего не найдешь, все это я проделаю с тобой. Оскорбление моей личности я не прощаю никому. Парочка таких дебилов, как ты, уже покоится на дне Москвы–реки.

— Да ладно, я пошутил, — испуганно сказал он и стал подбирать с пола милые моему сердцу мелочи, с которыми я стараюсь надолго не расставаться.

— Если это шутка, то очень плохая. Я не понимаю таких шуток и воспринимаю их как личное оскорбление! — продолжала я сердито выговаривать ему, пока он ползал у меня под ногами.

Наконец детина поднялся с пола. Лицо у него раскраснелось от натуги, было видно, что он редко делает гимнастику, в частности наклоны и приседания.

— Открывай быстрее, я спешу! — приказала я тоном, не терпящим возражения.

— Толик, открывай! — крикнул он невидимому товарищу и помахал рукой у себя над головой.

Я подняла глаза к потолку и увидела объектив видеокамеры, нацеленный прямо на меня. Я показала Толику язык и с гордо поднятой головой выплыла в открывшуюся дверь. Быстрым шагом я направилась к своей машине, которая была припаркована неподалеку.

Надо сказать, что квартира олигарха, у которого мне предстояло провести две недели, располагалась в старом доме в центре Москвы. Дом был четырехэтажным и трехподъездным. Этот дом полностью перестроили и отремонтировали с учетом последних достижений техники. Из трех подъездов сделали один. Таким образом, в доме было всего четыре квартиры, принадлежавшие четырем богатым людям.

Квартира моего работодателя располагалась на последнем этаже. Ему также принадлежала крыша, на которой он устроил роскошный зимний сад, с виду ничем не уступавший настоящим амазонским джунглям, с той лишь разницей, что климат в его «джунглях» был искусственным, равно как и пение птиц, крики невидимых животных, а также шум дождя и завывание ветра в кронах деревьев, растущих в больших кадках.

Двор был тихим и очень уютным. Глухой забор скрывал от глаз прохожих аккуратные клумбы, находящиеся в тени раскидистых лип и кленов. Несмотря на то что двор был небольшим, в нем имелась вместительная стоянка для машин, на которой среди роскошных «мерседесов», «вольво», «лендкрузеров» и «лексусов» притулилась и моя «Шкода Фелиция», которую я называла Шкодой Фелицевной.

Когда я подъехала к въездным воротам, они начали медленно открываться, как по мановению волшебной палочки. Хотя никакого волшебства в этом не было: на столбе передо мной висела видеокамера, объектив которой нацелился прямо на меня.

Вернулась я быстро — в магазине в столь Ранний час я оказалась первой и единственной покупательницей. Я знала, за чем шла, поэтому долго возле витрин не задерживалась. Цены на знаменитый конструктор поразили мое воображение, но отступать было поздно. Когда я подъехала к воротам, показала язык и скорчила рожу видеокамере слежения — ворота медленно открылись.

Лифт остановился на четвертом этаже, и я нос к носу столкнулась с высоким симпатичным мужчиной, похожим на моего любимого голливудского актера Джона Траволту. Я сразу догадалась, что передо мною Александр Николаевич Арсеньев, отец Павлика. Мне его очень хорошо описала Консуэла.