Музыканты, замедлившие последние аккорды какого-то итальянского хита пятидесятых, резко оборвали мелодию. Когда Кэрол взяла микрофон, раздался оглушительный свист и скрежет: солист ансамбля играл с усилителем. Новобрачная заговорила, перекрывая шум:

— Здравствуйте! Спасибо всем, кто пришел разделить с нами этот особенный день. По традиции, первый тост произносит отец невесты, но так как моего папы уже нет с нами, я решила немного изменить старый обычай и отдать первый тост Таллуле, дочери Джозефа.

— Ну и стерва! — шепотом пожаловалась я Нику, неловко улыбнувшись, когда собравшиеся в патио дружно повернулись посмотреть на меня. — Даже пяти минут мне не оставила собраться с мыслями!

— Дай мне бумагу и ручку, — сказал Ник.

— Что?

— Ручку и бумагу, — нетерпеливо повторил он. — Быстро!

В сумочке были лишь помада и поздравительная открытка для папы и Кэрол, конверт от которой я протянула Нику. Ручку пришлось стрельнуть у проходившего официанта.

На эстраде Кэрол продолжала говорить речь. Она любила быть в центре внимания и, несмотря на жгучее желание поставить меня в неловкое положение, никак не могла, так сказать, уступить подмостки.

Ник лихорадочно строчил что-то на конверте.

— Что ты делаешь? — спросила я. Мне было о чем беспокоиться, но от волнения я впала в странную рассеянность: не получалось сосредоточиться на чем-то важном.

— Пишу тебе тост, — отозвался Ник.

Я попыталась заглянуть, но он рукой закрывал написанное.

— Учти, никаких соплей в сиропе! Я не стану произносить сентиментальную муру о любви и счастье!

Ник не ответил, занятый писаниной.

Кэрол отпустила шутку, рассмешив аудиторию, — речь явно подходила к концу. Новобрачная вновь поблагодарила гостей. Меня подмывало поторопить Ника, но он и так строчил как автомат.

— Держи, — выдохнул Ник в тот момент, когда Кэрол приглашала меня к микрофону.

Взяв конверт, я стала подниматься на сцену, пытаясь пробежать глазами написанное и не глядя, куда ступаю. Естественно, я зацепилась за шнур от микрофона, и по залу пронеслось дружное «о-ох». Удержавшись на ногах, я приняла у Кэрол микрофон и вытерпела объятия и поцелуй в щеку. Кэрол исходила любовью и нежными чувствами, но все это было не более чем игра на публику. Она меня недолюбливала и не доверяла, ежеминутно ожидая подвоха. Ее брак с моим отцом похож на пирамиду из стульев, балансирующую на спине необъезженной кобылы, и в душе Кэрол опасалась, как бы мне не пришло в голову пугнуть лошадку.

С сильно бьющимся сердцем я посмотрела с эстрады на людское море, волновавшееся внизу, в котором почти не было знакомых лиц. Я единственный ребенок в семье, родители тоже не имели сестер или братьев, поэтому родственников по обеим линиям у меня кот наплакал: троюродные сестры, с которыми мы изредка общались, и немногочисленная престарелая родня. Остальные четыре сотни гостей — деловые партнеры отца, приятели и приятельницы Кэрол и представители элитной тусовки, с которыми новоиспеченной миссис Уэст не терпелось разделить ленч.

Я поздоровалась. Микрофон снова заскрежетал. Не желая перекрикивать шум, я предпочла переждать, просматривая написанное на конверте на предмет неразборчивых слов. Однако почерк у Ника всегда нечеловечески четкий, даже если он пишет на коленке или ладони другой руки.

Тост Ника начинался с шутки:

— Здравствуйте! Спасибо всем, кто пришел. Спасибо вам, папа и Кэрол, за то, что вытащили нас из раскаленных нью-йоркских квартир. Конечно, дома есть кондиционеры, но они ни в какое сравнение не идут со здешней прохладой горного воздуха.

Среди собравшихся послышались одобрительные крики, и у меня отлегло от сердца; я даже смогла улыбнуться.

— Еще спасибо Кэрол за предоставленную возможность выступить. За последние пару лет я побывала на нескольких венчаниях, но мне ни разу не давали слова. Знаете, как это бывает на свадьбах: все охи и ахи — вокруг новобрачной, а молодых и хорошо одетых женщин с интересными тостами вечно затирают.

По залу прокатилась волна веселья. Я подождала, пока стихнут смешки, и продолжала:

— Дюк Эллингтон говорил: «Любовь не поддается описанию и не имеет критериев. Я могу назвать тысячу явлений, которые не являются любовью, и ни одного, которое суть любовь». Это правда, особенно в случае моего папы и его новой супруги. Любовь — действительно величайшая тайна мироздания. Не важно, как и почему она возникает, главное — что она есть. Так давайте же поднимем бокалы за союз папы и Кэрол, самую прекрасную загадку на свете.

Гости охотно подчинились и выпили шампанского, приговаривая: «Верно сказано!» Я отдала микрофон Кэрол, которая приняла его, с притворной благодарностью сымитировав поцелуй в щечку. Кэрол осталась недовольна: я держалась уверенно, не мямлила, не заикалась и не заливалась краской мучительной неловкости от всеобщего внимания.

Когда я подошла к отцу, он положил мне руку на плечо:

— Прекрасная речь. Спасибо, Таллула.

Я ждала не этого. Папина благодарность мне безразлична, но я вежливо сказала «пожалуйста» и отправилась на поиски Ника. Он стоял на краю пруда с лилиями, от души аплодируя.

— Блестяще, — обняла я приятеля. — Спасибо, ты спас мне жизнь!

Ник пожал плечами:

— Нет проблем, обращайся в любое время.

Меня подмывало открыть прения насчет «прекрасной загадки», прицепившись к словечку «прекрасная», но я сдержалась. Не каждый способен выдать на-гора почти идеальный тост меньше чем за две минуты, словно блинчик испечь.

— А что сейчас происходит? — спросила я, обернувшись к эстраде.

— Кэрол представляет дочерей — им выступать следующими.

Одна из инопланетно-адских кошечек — я стояла слишком далеко, чтобы разглядеть, есть ли у нее на щеке нарисованная мушка, — взяла микрофон у мамаши и защебетала о любви и семье. Хотя на подготовку речи у выступавшей было больше ста секунд, тост казался несвязным, а подбор фраз — случайным. Близнецам Шелби не посчастливилось, как Нику, вырасти в семье дипломатов, где ценились искусство выступать перед аудиторией и гладкие отточенные фразы; от них никто не требовал помнить эпиграммы Дороти Паркер и Оскара Уайльда. Но среди собравшихся на банкете преобладали сентиментальные идиоты, так что косноязычие не было оценено по достоинству. Наконец выступавшая поприветствовала моего отца как нового члена их дружной семьи, и гости разразилась бурными аплодисментами. Адская кошечка-инопланетянка номер один получила девять баллов по десятибалльной шкале рукоплесканий.

Кэрол стояла в углу сцены, самодовольно улыбаясь. Этот триумф чувств над красноречием стал ее маленькой победой, скромным успехом, который ей предстояло еще не раз закрепить до окончания вечера.

Когда аплодисменты стихли, официантка выкатила свадебный торт — белоснежное трехъярусное кондитерское сооружение, украшенное одним из самых знаменитых шедевров отца — стулом «Петергоф» из помадой, на котором сидели пластиковые жених и невеста. Очаровательно. Даже чересчур.