Галерея была так ярко освещена, что Зоя зажмурилась, едва они переступили порог. Все посетители, среди которых было много знакомых, балетных и художников, театралов и просто посторонних, занимались собой, и никто к Зое не подошел. Даже Собакин, который дважды просил ее позировать ему и однажды вообще объяснился в любви, не обратил на ее приход никакого внимания.

В дальнем углу был накрыт фуршетный стол, все гости ходили с бокалами в руках, останавливаясь возле «шедевров» Собакина, обсуждая их, восхищаясь. На сей раз Собакин выставил не только свои фотоработы, но и картины, причем весьма странные, но как бы модные, эпатажные. Некоторые полотна были прошиты грубыми нитками, которыми крепились самые разные предметы: маленькие деревянные лодки, бумажные солнца, колеса машин, женские волосы, даже белье. Не обошлось и без страннейших конструкций, состоящих из набора мало сочетаемых механизмов, вещей, бумажных фигур, веников и даже бутылок с водкой.

— Не люблю я этот стиль, — пришла к выводу Зоя, изредка поглядывая на своего спутника, с любопытством разглядывающего картины и экспонаты художника. — Какое-то нагромождение предметов. Бред, короче.

— Зачем же пришли?

— Чтобы поддержать Собакина. А вам все это нравится?

— Все сложно, — уклонился Захаров от прямого ответа. — Хотите, я куплю для вас что-нибудь? И у вас память обо мне останется, и Собакину хорошо.

— Нет уж, увольте.

— Извините, я на минутку…

Захаров исчез, растворился в толпе, и уже очень скоро вернулся с высоким худым мужчиной. Русые с проседью волосы коротко подстрижены. Синие джинсы, желтый пиджак. Глаза — разные. Один синий, другой — черный.

— Вот это экспонат… — начала было уже Зоя да вдруг замолчала. Просто онемела. Она узнала этого человека. Была как-то на презентации его книги на книжной ярмарке года два тому назад.

— Вот, Зоенька, познакомьтесь, это…

— Он не нуждается в представлении, — сказала она, не сводя взгляда с его сине-голубых глаз. — Вы же — Александр Шорохофф, писатель-фантаст.

Писатель улыбнулся одними губами. Ему, похоже, было по барабану, узнают его или нет. Не того полета человек, он давно уже привык к своей славе, но относился к ней спокойно, как и подобает гению.

— Надо же, — восхитился Захаров. — Я и не знал, что вы интересуетесь литературой.

— Я интересуюсь писателями, — улыбнулась она, решив, что ей простят эту детскую дерзость. — Особенно такими вот, гениальными. Скажите, Шорохофф, если вы закроете голубой глаз, то все увидите в мрачном, черном свете? И если черный — то все вокруг окрасится в голубой цвет?

— Я дальтоник, — он буквально прожег ее взглядом.

От молока отказаться было невозможно. Оно было вкусное, полезное и, главное, придавало сил. Вот только голова не работала — она ничего не помнила.

Олег называл ее теперь Катей. «Что ж, пусть буду Катей», — подумала она.

Олег пил. Пару раз заглядывал вечером в комнатку, где она лежала на подушках, откидывал одеяло, пытаясь взгромоздиться на нее, но она сбрасывала его, грубо матерясь. Понимала, что вежливость — не самый лучший инструмент для общения с этим пьяницей.

— Еще раз подкатишь — задушу, — предупредила она.

Поздно ночью, когда он наконец заснул на своем продавленном диванчике перед столиком, заставленным пустыми бутылками из-под водки и пива, она встала, чтобы помыться. Нашла в сенях заросший паутиной кипятильник, опустила его, предварительно вымыв, в одно из ведер с водой, нагрела и помылась при помощи ковшика и таза. Даже голову удалось вымыть остатками загустевшего и крепко пахнувшего карамелью детского шампуня «Кря-кря».

По дому поплыли сладкие мыльные запахи. Подтерев пол после «бани», она вернулась к себе в комнатку и легла.

Запах. Он слегка приоткрыл дверцу памяти.

— Женечка, — прошептала она.

И тут ее пробило, она вскочила, замотала головой.

Женя! Макс! Ее мальчики. Детки. Что с ними? Она закрыла ладонями лицо — щеки горели.

Ярким полотном предстала перед глазами вся ее жизнь. Сердце подскочило к горлу.

Как она оказалась здесь, в забытой богом деревне? И куда же подевалась та, прежняя ее жизнь? Что стало с ее детьми? Катя… Да, няня Катя. Если дети живы, то они с Катей. В Москве. Да, она жила в Москве.

Она стояла в пробке на Кутузовском проспекте, слушала Моцарта в белом кабриолете. И все. Больше она ничего не помнит. А где Лора, ее любимая собака? Что с ней?

Зоя села на постели. Зоя — ее зовут Зоя. Фамилия — Рыбак.

Постепенно оживали, проступая яркими воспоминаниями, все те, кто окружал ее, с кем она жила, работала, кому улыбалась, с кем проводила время и кого любила.

Слезы хлынули лишь тогда, когда она «увидела» знакомое и так любимое ею лицо. Что с ним? Жив ли? Знает ли, что она исчезла? Что ее нет?

Вся прошлая жизнь цветным, шумным и мощным водопадом хлынула на ее сознание, сметая оставшиеся силы. Зоя повалилась на кровать, закрыв ладонями уши, боясь, что какофония звуков взорвет и без того уставший мозг.

Но прошло некоторое время, звуковой ряд никак не проявился, и постепенно вся информация, которая так напугала ее в самом начале и внесла в ее сознание некий хаос, выстроилась в примерном хронологическом порядке, и она стала успокаиваться. В сущности, пока она жива, можно сказать, что ничего фатального не произошло. Она была уверена, что и с детьми все в порядке и что они по-прежнему с Катей. Катя — подруга, родной, близкий ей человек, и она никогда не бросит мальчиков.

В какой-то момент она вдруг с предельной ясностью поняла, кто стоит за ее похищением, и издала нервный смешок. Никто не желал ей смерти, это точно. Ей предлагалось просто пройти определенные испытания, и все то, что с ней сейчас происходит, — своеобразная игра, замешанная на мести.

Как же это все глупо! Она всегда с недоверием относилась к мужчинам, презирала их за то чувство превосходства, которое они получают с молоком матери и которое культивируется на протяжении всей их жизни. Да все общество работает на это самое чувство превосходства над женщиной! И ведь мало того, что они спокойно пребывают в этом своем комфортном психологическом состоянии, они еще смеют озвучивать это, унижая женщину. Так, стоп! Надо остановиться и прекратить думать об этом. Не самое подходящее время для философствования, когда ты находишься в деревне Черная, в доме пьяницы, в чужой постели, да к тому же еще и без сил, без денег. Надо поднакопить силы, а для этого нужна еда. Пусть это будет молоко, которого вдоволь. Но, может, в буфете, что стоит на кухне, она найдет какую-нибудь крупу? А в саду, даже несмотря на то, что хозяин — пьяница, могут сами по себе вырасти какие-нибудь ранние овощи, зелень. Вот утром она и займется поисками настоящей еды и витаминов. А сейчас — спать.