Мариетта взглянула на него и ответила с нескрываемым облегчением:

— Нет. Никаких сомнений у меня не было.

Ветер утих, ночь была ясной и спокойной. Они пустили лошадей легким галопом и двинулись в путь, сопровождаемые мягким шелестом листвы на деревьях. Мало-помалу покров ветвей у них над головами редел, стали заметными неяркие звезды на небе, а впереди открывалась безлесная равнина. Леон похлопал свою лошадь по шее. Плащ его намок и сделался неприятно липким. Леон вгляделся в даль перед собой и увидел в промежутке между холмами приземистые службы чьей-то усадьбы.

— Теплый амбар приютит нас до утра, — сказал он. — Моя лошадь очень устала.

Мариетта оглянулась на него через плечо, на лице у нее было написано сомнение, и Леон добавил:

— Новости достигнут Эвре не раньше полудня, к тому же я не думаю, что они пустятся за нами в погоню. Отдыхайте спокойно. Мы в безопасности.

Его уверенность убедила Мариетту, и она следом за Леоном свернула с дороги в поле. Скоро они добрались до темных, ничем не освещаемых строений фермы. Леон спешился и, взяв в руку поводья обеих лошадей, повел животных за собой. Послышалось глухое рычание сторожевого пса. Леон тихонько присвистнул, заметив прижатые к голове уши и вздыбленную шерсть собаки, потом произнес несколько слов самым ласковым голосом. Пес подозрительно обнюхал незнакомца, после чего замахал хвостом, встопорщил уши и лизнул сапог Леона.

— Святые угодники, — прошептала Мариетта. — Что же это за собака такая?

— Похожая на женщину, — бросил Леон самым беззаботным тоном и одним толчком распахнул дверь в амбар.

В амбаре было темным-темно и сильно пахло коровами и лошадьми. Леон взял Мариетту за руку и подвел сквозь тьму к грубо сколоченной деревянной лестнице. Мариетта без возражений вскарабкалась по ней наверх и с душевным облегчением опустилась на мягкую солому.

Леон снял сапоги, отцепил от пояса ножны со шпагой и улегся рядом с Мариеттой.

Опасность, которую они только что избежали, обострила чувства Леона. Воспоминание о ее теле, таком упругом и гибком под ним, было еще свежим, поэтому он уверенно и смело запустил руку под изорванное платье Мариетты и перекатился на нее, за что был тут же вознагражден пощечиной и чертовски болезненным тычком колена в мошонку.

— Дьявол побери! — выдохнул он, отпрянув от Мариетты и корчась от боли. — За что?

— Не надо обращаться со мной как с собакой! — ответила Мариетта дрожащим от ярости голосом.

— Но ведь я только что спас вам жизнь! — запротестовал Леон, не в состоянии поверить, что его домогательство может быть отвергнуто.

— И это дает вам право вести себя со мной бесцеремонно? — отрезала Мариетта, вскакивая на ноги.

Глаза Леона уже привыкли к темноте, и он залюбовался молочной белизной ее красивой груди, которую не мог прикрыть изорванный лиф платья, как ни цеплялась Мариетта за обрывки голубой саржи.

— Я подумал, что имею право хоть на самую малость, — вполне резонно заметил Леон. — Эта жирная скотина — охотник за ведьмами — чуть не задушил меня.

— Он так и сделал бы, если б я не укусила его за ногу! — парировала удар Мариетта, продолжая разбрасывать солому в поисках запропастившейся куда-то лестницы.

— Уймитесь, не то вы, чего доброго, ее опрокинете, — предостерег Мариетту Леон, который наблюдал за ней с возрастающим веселым любопытством. — Я вполне могу спрыгнуть отсюда вниз, но полагаю, что для вас такое будет затруднительно.

Словечко, которое сорвалось с ее губ, было бы вполне уместным в устах караульного гвардейца. Леон улыбнулся еще шире:

— Предлагаю вам сделку. Я не стану приставать к вам, если вы пообещаете вести себя разумно, прекратите метаться из стороны в сторону, рискуя свалиться с восьмифутовой высоты, и ляжете спать.

Мариетта приостановилась.

— Поверьте, — продолжал Леон, — я не настолько нуждаюсь в близости с женщиной, чтобы настаивать на ней в тех случаях, когда меня не хотят.

В доказательство собственной правдивости он отошел в дальний конец сеновала и устроился возле ставней.

Мариетта, успокоенная тем, что ей не придется провести ночь в опасном одиночестве, улеглась на солому как можно дальше от Леона. Но даже на таком расстоянии возбужденное воображение Леона было сосредоточено на ее теле, от которого исходил еле уловимый аромат лаванды. Он крепко смежил веки и постарался уснуть. От простой деревенской девушки вряд ли могло бы пахнуть лавандой, особенно от девушки, которая только что пробежала несколько миль по густому лесу, в то время как за ней по пятам гналась целая деревня. Соблазнительный запах продолжал беспокоить Леона, и он то и дело ворочался с боку на бок. К тому же ему было зябко, несмотря на плащ и солому. Вдруг он услышал негромкий всхлип… потом еще один. Леон открыл глаза:

— Вы плачете?

— Нет. — Сдавленный ответ был явно ложным.

Леону припомнились языки пламени погребального костра.

— Вы плачете о своей бабушке?

Ответа не последовало, но звуки плача стали громче.

— Хозяин постоялого двора сказал мне, что она умерла еще до того, как ее потащили на холм. Инквизитор одержал мнимую победу. Вам нет нужды плакать.

— Нет, есть! Я любила ее, а теперь она умерла. У меня никого не осталось. Совсем никого.

Леон не привык к положениям, из которых не мог найти выхода. Плачущие женщины обычно вызывали у него раздражение, но эта женщина плакала из-за подлинного горя, а не по случаю потери какой-нибудь безделушки. Он повернулся на бок и вгляделся в темные очертания ее фигуры. Мариетта лежала, прижав колени к груди и закусив кулак, — видимо, таким образом она старалась подавить рыдания.

Леон вытянул руку и прикоснулся к ее плечу. На сей раз Мариетта не отпрянула.

— Она была хорошей, а не плохой. Доброй. Не было такого дома в Эвре, в котором бы не получали от нее лекарства или притирания.

Леон ласково обнял Мариетту и прижал к своей груди, стараясь успокоить. Он гладил ее по голове, пока она не выплакалась до полного изнеможения. Он чувствовал себя так, словно утешает и баюкает малого ребенка, и это казалось ему совершенно необычным. Волна нежности окатила его, однако он тут же осудил себя за глупость. Его воротник из дорогого кружева никогда еще не использовали в качестве носового платка. Он решил, что утром поведет себя менее обходительно.

Постепенно дыхание Мариетты сделалось более легким, уже не прерывистым, а ровным и глубоким. Леон приподнял ее голову со своего плеча и уложил, спящую, на солому, накрыв своим плащом. Потом лег рядом, прижался к ней всем телом, чтобы согреться, и закрыл глаза. Теперь он убедился, что запах лаванды не был плодом воображения, но исходил от ее волос.

На рассвете Леона разбудили петухи и куры, с шумом хлопающие крыльями. В щели ставней пробивался слабый свет. Леон осторожно открыл их и посмотрел во двор. Дом хозяина усадьбы еще безмолвствовал, что было очень кстати. У него не было ни малейшего желания объяснять владельцу земельного участка, по какой причине они заночевали на его сеновале. Этот человек, вне всякого сомнения, был бы очень рад сообщить тем, кто явится к нему с расспросами о беглецах, что они совсем недавно покинули пределы его владения и еще не успели убежать далеко.