В тот же момент кто-то отчаянно стучит в дверь. Мы едва успеваем отпрянуть друг от друга и принять максимально расслабленные позы, как в проеме показывается взъерошенная голова администратора Лизы. Удивительная способность появляться в ненужном месте в ненужное время.

— Марк Давидович! Ах, простите, — испуганно тараторит она. — Там посетитель…

— Мы закрыты, — строго говорю я.

— Да, но это… — она сглатывает.

Я хмуро смотрю на нее и, кажется, догадываюсь.

— Это Семенов, — шепчет она.

Я тут же вскакиваю и поправляю пиджак.

— Он что-нибудь говорил?

— Нет, сидит на месте своего сына.

Мои глаза округляются в ужасе. Я медленно поворачиваю голову и смотрю на Агату. Та тоже замерла. Это новость повергла ее в шок.

— Если хочешь, я пойду с тобой, — осторожно говорит девушка.

— Нет, — твердо отвечаю я, собравшись с духом. — Я пойду сам. Проверь пожалуйста кухню, вдруг ты найдешь там что-то… Что-то что покажется тебе странным.

— Хорошо, — кивает Агата.

Я выпрямляюсь, выдыхаю и твердым шагом устремляюсь на выход из кабинета.

Посреди пустого зала, за столиком для двоих, сидит Виталий Степанович Семенов. На том же самом месте, где двенадцать часов назад ужинал его сын. Грузный мужчина с огромными щеками, свисающими вниз. На голове почти не осталось волос, а те, что есть уже давно покрыты сединой. Ему далеко за пятьдесят. Дорогой пиджак от Ermenegildo Zegna едва застегнут единственной пуговицей, которая держится из последних сил на его огромном пузе и рискует вот-вот выстрелить со скоростью пули.

Мимо меня проносится Илья с тарелкой в одной руке. На ней возвышается крокембуш.

— Как вы просили, Виталий Степанович, — произносит Илья, ставя десерт на стол перед депутатом.

Он стоит несколько секунд в ожидании, но комментариев не поступает. И Илье приходится удалиться.

Семенов смотрит в одну точку — на десерт, который так и не доел его сын. Правая рука берет вилку.

— Виталий Степанович, — учтиво произношу я, подойдя к столику. — Примите мои искренние соболезнования.

Семенов не двигается. Кажется, он ничего не слышит вокруг. Я замираю в ожидании.

— Удивительное дело, — спустя минуту произносит депутат. Самую долгую минуту в моей жизни. — Как такая вполне обычная вещь может быть смертельно опасной. Орехи! Самое безобидное растение на планете. Ты знаешь ядовитые орехи, Марк?

— Нет, Виталий Степанович.

— Я тоже, — ухмыляется депутат. — А они вот! На тарелке передо мной, — он поднимает свой взгляд на меня и пронизывает меня серыми холодными глазами. — Что будет, если ты их съешь?

— Ничего, — коротко отвечаю я.

— Интересно. А как думаешь, что будет, если их съем я? — наклоняет голову вбок Семенов.

— Рискну предположить, что тоже ничего, — сглатываю я.

— Кто знает? Может для меня они тоже окажутся отравленными, — делает ничего не значащее лицо депутат.

Он крепко сжимает вилку и отламывает ей кусок десерта. Затем медленно несет ее к раскрытому рту. Еще мгновение и ореховый крокембуш скрывается внутри. Депутат сжимает губы, чтобы на вилке не осталось ни грамма крема, и достает ее изо рта. Он замирает ненадолго, а потом начинает медленно и вдумчиво жевать, перекатывая языком десерт. Когда первая порция успешно проглатывается, он тянется за второй и также медленно повторяет всю процедуру. Семенов доедает десерт, медленно смакуя каждый кусочек. Соскребает с тарелки все до последнего мазка крема, так, что она выглядит будто после мойки.

Все это время я стою и боюсь дышать. Не знаю, как вести себя в этой ситуации. Он богатый и влиятельный. Он только что потерял сына в моем ресторане. В МОЕМ, блядь, ресторане! Что я могу ему сказать в этой ситуации?

Семенов со звоном бросает вилку на тарелку и с отвращением выковыривает языком остатки крема из зубов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Так себе еда, — констатирует депутат. Он поднимает глаза, смотрит будто сквозь меня. Они полны гнева и отвращения. — Ты лишишься всего, Марк. Я раздавлю тебя.

Глава 3. Агата

На кухне царит идеальный порядок. Сейчас не лучшее время для гордости, но я ощущаю именно ее. Какой бы ни была ситуация, повара остались при холодной голове. Нигде нет брошенных кастрюль, остатков еды или следов готовки. Все чисто, убрано и находится на своих местах. Все, кроме поваров. Ресторан пуст и это угнетает.

Репутации «Есенина» нанесен непоправимый ущерб, но боюсь что невозможность заполучить звезду Мишлен сейчас наименьшая наша проблема.

Я прохожу в кухню, понимая, что ничего здесь не найду. Надо смотреть чеки, а для этого мне нужен компьютер в кабинете Марка. Оставаться на кухне не имеет никакого смысла, но я все же задерживаюсь. Пройдя на шефскую кухню сажусь за барную стойку и обхватываю голову руками. Не знаю как Марк справляется. Вся ситуация похожа на сошедший с рельсов поезд, который несется вперед со скоростью локомотива и безжалостно сносить все препятствия, оказавшиеся на его пути. И конца этой катастрофе не видно. Из размышлений меня вырывает знакомый голос.

— Привет.

Я вскидываю голову и киваю Андрею, стоящему в дверях.

— Как ты себя чувствуешь?

Я улыбаюсь. Все-таки Андрей отличный парень.

— Довольно неплохо, чего не скажешь о сыне депутата.

Мы синхронно морщимся от моих слов и на кухне повисает тишина.

— Как это вышло?

Андрей вздыхает, проходит в кухню и садится на стул, с другой стороны барной стойки.

— Хрен его знает.

Я присматриваюсь к су-шефу и замечаю следы усталости на его лице. Да уж, всех зацепил этот локомотив.

— Лика утверждает, что готовила без орехов, поставила оба десерта рядом, озвучив, что один для гостя с аллергией. Все. Дальше пирожные оказались в зале и что там произошло — загадка, — он разводит руками и опускает взгляд в пол. — Это моя вина.

— В смысле? — непонимающе смотрю на Андрея.

— Если бы я что-то решил с Анжеликой, а не ждал тебя…

Я прерываю его взмахом руки.

— Даже не думай. С таким успехом можно сказать, что это и моя вина тоже. Только это все роковая случайность. Да, парень погиб, но по нелепому недоразумению, не более того. Поэтому не смей себя винить.

Андрей кивает, но в глазах, я замечаю неуверенность в моих словах. Мне знакомо его чувство вины. Сама испытала его нескольким минутами ранее.