и он впадает в глубокое уныние, его пальцы сами тянутся к стенам, и тогда руки проходят сквозь каменную кладку, словно через мягкое масло. И он попадает в Запределье — бесконечно темную комнату с медленно вращающимся деревянным кругом из голых досок.

— Я не понимаю вас, — Винс с изумлением изучал ее силуэт.

— Тоска приводит нас туда.

— Если я правильно вас понимаю, то внутри стен заключен некий мир, куда можно попасть в состоянии глубокой депрессии?

— Именно так.

— И вы хотите сказать, что Клод Вирто попал туда?

— Вирто — это человек искусства, находящийся в вечном поиске и страдающий от этого. Наркотики, которые он принимал, только обострили его переживания, — сказала Мишель.

— Его можно вытащить оттуда?

— Боюсь, что это невозможно.

— Но что мешает?

— Племя каннибалов.

— Простите? — удивился Винс.

— Вокруг деревянного круга обитают люди, когда на доски попадает человек, десятки рук тянутся к нему, срывают кожу и разрывают на кусочки.

— Но как я напишу об этом в статье? Я считал, что вы поможете мне, а в итоге я получаю фантастическую историю. Вы только послушайте себя! — сказал журналист. — И как, по-вашему, откуда оно взялось, это племя каннибалов? Как оно попало в стены?

— На этот вопрос нет ответа. Никто не знает, откуда они пришли и кто они, — из темноты девушка посмотрела в глаза Винса. — Можете мне не верить, но, к сожалению, и вы близки к этому, ваша печаль хочет привести вас в Запределье. Не поддавайтесь ей, ищите выходы.

— Моя печаль. Что вы знаете о ней? — горько произнес Винс и покинул бетонный барак. Пускай она остается наедине со своими мертвецами и безумными рассказами.

Возвращение оказалось не настолько неприятным, как поиск, он не обращал внимания на непогоду и взгляды бродяг. Странная теория Мишель, конечно, заслуживает того, чтобы войти в статью, но это всего лишь гипотеза, которой можно посвятить пару строк.

Полночь осталась позади несколько минут назад, но он не мог спать. Сначала он думал о бутылке виски, которая успокоит его воспаленное разочарование, но иллюзия, подаренная алкоголем, коротка и болезненна. Затем он решил отправиться в близлежащий бордель, но остановил себя мыслью о затратах, что несут подобные визиты, а жить в долг он не любил. Что же оставалось? Лежать в постели, понимая свое бессилие? Статья не будет написана, он и полиция остановились у мифической черты перед запрещающим знаком «Стоп!». С каждой минутой, проведенной в темноте, он ощущал давление тоски и пустынной неопределенности, что приходили к нему, ложились рядом и заключали в крепкие объятия. Эта мука могла длиться до тех пор, пока не наступит рассвет.

Шторы не были задернуты, и когда отдаленный свет фар указал на стену, в кончиках пальцев возникло приятное покалывание. Рисунок на виниловых обоях был банален, как цвет бетона или звук кипящей воды — несколько бутонов роз, заключенных в недорисованную рамку. Странная тяга к препятствию, что окружало его с самого рождения, вынудила подняться с кровати и подойти к стене. Он приложил теплую ладонь к покрытию и вопреки ожиданиям ничего не почувствовал. Вспыхнувшее желание встретить потаенный мир натолкнулось на твердую преграду. Никто не звал его с той стороны, никто не желал разделить с ним печаль, камень был нежен внешне, но равнодушен и холоден на ощупь. И тогда он готов был заплакать. Это был тупик, и Винс понял, что на какую бы дорогу он ни встал, она все равно приведет его к преграде между желанием и явью. Мечты не способны сбыться, это было бы слишком неправильно. И тут подушечки пальцев проникли в стену, углубились сквозь тонкий материал, нащупав обойный клей, который растаял под действием бурлящей крови в капиллярах. Что помогло ему прикоснуться к Запределью? Прилив тоски или шум дождя за окном? Медленно, опасаясь совершить неверное движение, он продолжал вдавливать руку в бетон, сухие строительные смеси ответили ему легким жжением, кожу на пальцах разъедали химические элементы, заложенные в основу здания, но это была не столько боль, сколько приятное пощипывание. В конце концов, этот странный мир мог встретить его более враждебно. Когда рука прошла через теплую утробу до локтя, пальцы больше не встретили вязкого цемента, далее было пустое пространство, такое же жаркое, как его любопытство. Это было так похоже на сон, и этот сон был так похож на него. Реальность и астральное опьянение превратили его в послушную марионетку, стена приказала войти в нее полностью, и он вмуровал себя без остатка, оставив пустую квартиру на растерзание шуму улицы и маленьким демонам, живущим в замочных скважинах и зеркалах.

Стена таяла позади, пока Винс проходил сквозь нее. Единственный мост между мирами должен был раствориться во мраке, навечно замуровав дорогу назад. И он понял это, очень странно, но в сердце затрепетало чувство, что он не один, как будто кто-то вошел вместе с ним и дал подсказку. Винс встряхнул головой, и опьянение стен ослабло, сконцентрировав волю, он обернулся назад и пожелал только одного — оставить хотя бы кусок монолита. Желание было исполнено, часть голой стены, испещренной пористыми ямочками, повисла в воздухе, на уровне его лица.

Здесь было абсолютно темно, за исключением тусклого красного свечения, что исходило откуда-то сверху. В свете кровавого зарева он прикоснулся к бетону, и надежда на спасение показалась не пустой иллюзией. Скрип деревянных половиц вынудил его обернуться, и страх вернулся к нему. Это не было сном. Намеренья стен способны вселять ужас. Большой деревянный круг, наспех сбитый из досок, лежал на темном полу, медленно вращаясь по часовой стрелке. Размеренный скрип Запредельного предмета казался чудовищной музыкой сатанинской виолончели. Они ждали его, конечно же, ждали и приготовили твердое ложе. Нервный шепот доносился со всех сторон, сначала он был далек, но быстро приближался, они шли к нему, шли в темноте, шли на долгожданную трапезу. Звук от ног, волочащихся по сырой земле, был ни с чем несравнимым адом, депрессия и муки творчества, которыми он так упивался, теперь казались божественным ниспосланием. Он вновь вернулся к стене, она была тверда. Мысленно он обратился к тому, кого ощутил сердцем, если он не безразличен тайному союзнику, то его мольбы о помощи должны быть услышаны. Пусть этот некто потребует какую угодно плату, пусть он заберет его душу,