пропуская свет луны. Небоскребы оставались такими же бездушными, но то, что таилось в их стенах, медленно сводило его с ума. Несколько раз Винсент слышал звуки внутри фундаментов.

С того момента, как он покинул квартиру медиума, его терзал один вопрос: виноват ли он в смерти Мишель? Как бы все повернулось, если бы он не приехал к ней, обрекая на встречу с каннибалами? Если бы он знал, что все так далеко зайдет… то что? Что бы он сделал? Если ему было суждено с самого начала попасть в Запределье, то бессмысленно винить себя в ее смерти: она так же, как Винс, хотела остановить вмурованных, поэтому впустила его. Единственное, что он может теперь сделать, это вернуться и привести туда Епископа, твари в стенах должны заплатить за ее гибель.

Винс зашел в свою квартиру опустошенным, мрачный шлейф смерти тянулся за ним и отравлял сердце отчаяньем, он хотел выпить, но это не было выходом. Когда-то в одном баре у обочины он услышал исповедь старого пьяницы, убеждающего посетителей, что только он может видеть в углах стен, выложенных плиткой, человека, чье лицо невероятно чудовищно. Винс не хотел закончить так же, нельзя всю жизнь бежать от своих страхов и топить их в алкоголе, иногда приходится сражаться с ними, для этого необходим трезвый ум.

Без лишних сомнений он прикоснулся к стене, оказалось, что она ждала его, ее тайны превратились в расплывчатое понимание его чувств. Кто еще, если не жители темной комнаты, поймут его боль? Ведь там, куда он уходит, нет борьбы за первое место, там не нужно постоянно что-то доказывать, деревянный круг примет его таким, какой он есть, и все муки нереализованного человека исчезнут. На смену им придут сладкие грезы, где он сможет представлять себя кем угодно, там его будут окружать поклонники, что разглядели в нем творца высоких идей.

На одно мгновение Винсент испугался странных мыслей, которые заползали в его голову. Безусловно, они приходили оттуда, из темной комнаты. Те, кто посылал их, могли не беспокоиться, он не заставит себя долго ждать.

Знакомый скрип и красное свечение встретили его на пороге ужаса. Врата кошмара открылись во второй раз, теперь это будет долгая встреча, не такая, как первое свидание. Тихие голоса неслись из темноты, однако сейчас их интонация выражала укор, а не любопытство. Они, как звери, улавливающие приближение стихии, почуяли, что гость пришел не один, где-то здесь, в холодном полумраке, стояла сущность, природа которой оставалась загадкой. Пока Епископ ничем не выдавал себя, но биение его сердца звучало совсем рядом. Парадокс, но это существо выбралось из одной темницы, чтобы вскоре попасть в другую. Постепенно неровный ритм сердцебиения из тонкого шума превратился в глухой звук, раздающийся словно бы из-под воды, он заполнил темную комнату и поглотил шепот вмурованных. Пленник алых тканей возник из мрака, словно нечто забытое и требующее былого почтения. Епископ стоял рядом с журналистом, в тусклом свете крови Винс уловил лишь некоторые детали его обличия: он был на голову выше, обладал человеческим телом, одеждой ему служил плащ странного покроя, больше напоминающий мясницкий фартук. Глаза без зрачков и клиновидная маска были уже знакомы Винсу, в отличие от боевого серпа с длинной рукояткой, который Епископ крепко прижимал к груди. Под звуки сердцебиения существо скрылось в темноте комнаты. Сначала деревянный круг просто остановился, затем откуда-то из мрака на него пролилась кровь, потом упали несколько отсеченных пальцев, позже, словно кочаны капусты, на доски повалились отрубленные головы. Винс не стал рассматривать анатомию каннибалов, он отвернулся от бойни и побежал, оставляя позади потустороннего мясника, ужас, но не звуки сердцебиения. Но где же выход?

Чем дальше Винс углублялся в темноту Запределья, тем тише становился неровный ритм сердца, образы каннибалов и Епископа, освещенные красным светом, кружились у него в голове подобно любимой мелодии. Вскоре он добежал до той точки, где, кроме черной пустоты, не было абсолютно ничего, это был последний предел, за которым следует распад тела и духа. Сейчас он готов был встретить смерть, просто лечь на холодную землю и дождаться неизбежного. Отсюда не было выхода, как и не было выхода из привычной жизни, которая любовно ожидала его по ту сторону бетона. Разница лишь в том, что в Париже вмурованной оставалась его душа, а здесь тело.

Электрические вспышки помогли развеять его отчаянье. Их источник находился где-то наверху, молнии вспыхивали на доли секунды и оставляли фантомы света на его сетчатке. Неподалеку от себя он заметил девушку. Она была напугана, но, несмотря на свой страх, она подбежала к нему, быстро умирающие молнии указывали ей путь. «Кто это? И какого черта она делает здесь?» — подумал Винс.

— Кто вы? — спросила она.

— У меня тот же вопрос! — ответил журналист.

Их диалог мог длиться сколь угодно долго, но неожиданно раздался звук щелкнувшего рубильника, и на смену вспышкам пришел яркий свет, причинивший боль их глазам. Потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к нему и увидеть полную картину, которую написали руки безумия.

Свет излучали обычные фонари уличного освещения, стоящие вдоль шоссе, где старый асфальт был поражен болезнями глубоких трещин и широких выбоин. Покосившиеся небоскребы и выцветающие кирпичные стены оказались странным образом нагромождены друг на друга, оборванные электрические провода свисали из разбитых окон зданий, тянулись из-под земли и порождали остерегающие искры. Толстые трубы наземных и воздушных теплотрасс демонически исторгали высокие струи горячей воды и клубы пара. Усеянная бесконечным количеством вентилей и задвижек непостижимая сеть водопровода замыкалась на обломках старых котельных, где в недрах ржавых машин и механизмов догорали последние остатки топлива. Интересно, каким образом осколок индустриального города, этот вывернутый наизнанку мир технократии, проник в логово поджидающих каннибалов? Может быть, это место — перекресток мучительных фантазий?

Шорох у кирпичной стены приковал к себе все внимание, осторожно, стараясь не создавать лишнего шума, Винс и Анжелин подобрались поближе. Уличный фонарь освещал только верхнюю часть кирпичной кладки, в то время как из тени у подножия стены показались две уродливые руки, схожие с увеличенными в десятки раз лапками жабы. То, что пряталось во мраке, несмотря на рваные раны, крепко наматывало колючую проволоку на торчащие из стены штыри. После руки вынули из темноты горстку маленьких лезвий и развесили их на шипах, словно игрушки на рождественской елке.

— Каннибалы мертвы, — первым