всё-таки, не то русалке, не то ночнице? Что же она с ним так долго разговаривает, не особо-то и чаруя? Думает, что до рассвета ещё времени много?

— Не я это придумал, — улыбается Вран. — Предки мои сюда пришли в месяц сухий, у леса поселились, отсюда и название. А сама назваться не хочешь?

— Нет, мне «красавица» по нраву, — пожимает плечами девушка. — Значит, к лесу у тебя жалоб нет — это хорошо. А что же, к сути твоей человеческой есть? Зимой голым мимо лесавок спящих скакать — так и пятки отхватить могут.

— Я лесавок не беспокою, и им меня беспокоить незачем, — пожимает плечами Вран в ответ. — И лес я уважаю, а он…

— …уважает тебя в ответ? — фыркает девушка. — Какой ты самонадеянный.

— Не уважает, а бережёт, — поправляет её Вран. — И тебе меня трогать тоже незачем: не к тебе я пришёл, не с тобой я уйду. Хорошая ты, хорошей и оставайся. А мне домой пора.

Девушка быстро-быстро моргает несколько раз: похоже, Вран её озадачил. Вран быстро нагибается, подбирает с земли ножи, суёт их в сумку, бросает на девушку последний беглый взгляд — и направляется прочь с полянки, в сторону своей деревни. Хорошо хоть все тропы в лесу он наизусть знает — с закрытыми глазами бы дошёл.

«Не к тебе я пришёл, не с тобой я уйду» — хорошая присказка, рабочая, Деян рассказывал, что так трижды от себя нечисток отгонял, которые ему на хвост во время охоты садились.

Но на девушку она почему-то не действует.

— Уже? — удивлённо спрашивает она. — Эй, погоди!

Вран знает, что нечисткам отвечать нельзя… но сколько раз он уже этой ответил? Да и идти так быстро, как хотел, не получается: окаменели от холода ноги, еле переставляются.

И такой растерянный этот звонкий голос…

— Не могу, красавица, — говорит он всё-таки через плечо, не оборачиваясь — хотя, судя по хрусту снега, ничуть не замёрзшая девушка уже почти его догнала. — К жене мне надо, к детям.

— К кому?

Девушка выскакивает перед ним, идёт спиной вперёд, словно чувствуя деревья и чутко их огибая. Даже щёки от холода не раскраснелись — смуглые щёки, нездешние, но и как будто не мертвецкие. Деян говорил, что у русалок кожа тонкая, зеленоватая, и глаза такие же — болотные, как зацветшая трясина. Что голые они всегда, что сразу тебя забалтывают, если их на место не поставишь: не твой я, лютый меня бережёт, с ним и разбирайся.

— К жене и к детям, — повторяет Вран, пытаясь её обогнуть — но девушка тут же смещается туда же, куда и он. — Ждут они меня с вечера, красавица. Глаз не смыкают, у окна сидят, на лес смотрят. Обещал я им до рассвета вернуться, а тебе ничего не обещал. Вот и иди своей дорогой, а я пойду своей.

— Тебе сколько лет, верный муж? — лукаво спрашивает девушка. — Когда детей заделать успел?

— Уже двадцать четыре года прошло, как лютый меня призвал, — отвечает Вран. — Молодо выгляжу, потому что Чомор меня любит, не хочет, чтобы я раньше срока его покидал. Ты спроси у него, как увидишь: Вран из Сухолесья, любимец его. А если сейчас меня заберёшь, гнев его на себя накликаешь.

Таких советов Деян точно не давал: настолько бессовестно нечисткам врать — затея очень опасная, сегодня нечистка тебе поверит, послушает, а завтра поймёт, что обманул ты её, и тогда уже никакой жизни тебе не будет.

— Двадцать четыре года? — переспрашивает девушка почти с восхищением. — Любимец Чомора? Ну и затейник ты, Вран из Сухолесья! Не зря тебя так назвали, удивительную силу тебе имя подарило.

— А тебе какую силу имя подарило? — спрашивает Вран, с трудом переступая через вылезшую из-под снега корягу. Ноги никак не отогреются — да и с чего бы им отогреваться? Даже шапку хочется с головы стащить — всё равно не греет, только снег тает. — Обо мне мы много говорим, а о тебе я ещё ни слова не слышал. Всё как на духу тебе выкладываю, а ты только смеёшься да не веришь мне. Может, я тоже посмеяться хочу?

— А я о других говорить люблю, а не о себе, — отвечает девушка. — О себе-то я всё знаю, а о других — нет. Значит, двадцать пятый год по земле ходишь, женат и с детьми уже, а всё в лес к жизни серой тянет? Не первый раз уже приходишь, Вран. Но сегодня ты что-то разошёлся. Ножей натаскал, горшочек с варевом каким-то притащил… забыл ты его, кстати. Подарок мне оставил.

Вран останавливается, как вкопанный, чуть снова не выругавшись в сердцах. Не слова девушки о том, что видит она его не впервые, его останавливают, — горшочек. Клятый горшочек, который он взял у зелейницы, заверив её, что непременно вернёт, — а теперь стоит этот горшочек Чомор знает где… точнее, знает и Вран: на полянке, к которой нужно разворачиваться и возвращаться.

Но если Вран будет ходить так туда-сюда, до деревни он не доберётся. Окоченеет прежде.

Вран знает и ещё одно правило: никогда не проси у нечисток никаких услуг, услужат так, что до конца жизни бед не оберёшься. Но Вран уже почти не чувствует пальцев ног, даже губами шевелить больновато — нет, Вран всё-таки попросит, просто так, чтобы нечистке придраться не к чему было.

И Вран говорит:

— Сходи за горшочком, красавица. А я тебе взамен расскажу, зачем мне лютым становиться, если тебе так любопытно.

Девушка снова прикусывает губу. Довольная — конечно, подловила, нашла, чем на крючок поймать.

— Нет, давай-ка по-другому, — качает она головой. — Ты мне сначала расскажи, а я тебе завтра горшочек принесу. Прямо к деревне твоей — до неё тебя доведу, у неё тебя оставлю. А то знаю я вас — бросишь одного, а ты дёру дашь, заблудишься ещё… Меня не обхитришь, Вран из Сухолесья.

Да и не собирался Вран с ней хитрить — ему правда горшочек нужен. Желательно прямо сейчас.

— Не могу я горшочка до завтра ждать, — стуча зубами, отвечает он. — Жене обещал, что принесу сегодня. Жена моя…

— …всё поймёт и меня поблагодарит за то, что я так легко тебя к ней отпустила, а не у себя оставила. Или непонятливая у тебя жена, Вран?

И кажется Врану, что на мгновение глаза её двумя недовольными огоньками поблескивают. И пробегается у него холодок по позвоночнику; необычный холодок, потусторонний такой.

— Как пожелаешь, красавица, — говорит он поспешно. — Только горшочек принеси обязательно.

— Обязательно, — эхом повторяет девушка. — А теперь рассказывай. И